Семён Пегов - Я и рыжий сепар

— Тебе не кажется она бесконечной, эта прямая? — проронил командир, выпуская из легких очередной комок дыма от густой сирийской махорки, плотно забитой рядовым в самокрутку. Вопрос не подразумевал ответа.

«Вот сидим мы здесь на глубине тридцати метров, судя по расстоянию — уже далеко за линией фронта, над нами наверняка сейчас какая-нибудь штаб-квартира «Джейш аль-Ислам», они там сидят — прямо над нами — и так же пьют мате, как мы у себя на позициях. Что мешает Муханнаду предупредить их? Ведь он с ними хлеб делил, как-никак… А может, боевики и вовсе знают о тоннеле давным-давно и сделали подкоп к нашему подкопу? Где гарантии, что мы не в ловушке? Меньше всего сейчас хотелось бы услышать, как в стенку долбит вражеская кирка…»

Внутренний голос подполковника Гаяса отнюдь не бредил. Такие ситуации случались. «Метростроевцы» с обеих сторон порой натыкались на подземные ходы друг друга: и тогда уже все как на поверхности — ближний бой с переходом в рукопашную да с оглядкой на то, чтоб потолок не обвалился, иначе будешь погребен вместе с врагом заживо. Подполковник знал, что это самый сильный кошмар любого, кто служит в условиях подземной войны.

А вот повода не доверять Муханнаду, если честно, не было. Этот долговязый паренек еще до плена служил в армии. В начале конфликта линия фронта не была такой четкой и бескомпромиссной, как сейчас. Получив очередное увольнение, Муханнад отправился в Джобар домой к родственникам. Это был 2011 год. Тогда еще военнослужащие, переодевшись в гражданское, могли рискнуть появиться в районе, подконтрольном «повстанцам» — так экстремистов называли в западных СМИ, так они сами окрестили себя на страничках в Фейсбуке. При условии, если профессия солдата не была раскрыта полевым командирам боевиков соседями, он мог успешно вернуться в казарму, отгуляв свой законный «увал» в кругу семьи. Муханнаду не повезло. Кто-то из соседей его попросту сдал. Не успела тетя Батуль вывалить на поднос традиционный рис с куриными бедрами и морковью, как за ним пришла так называемая исламская полиция. В заключении рядовой сирийской армии пробыл семь месяцев. О том, как с ним там обращались, Муханнад никогда не рассказывал, но можно представить, какой прием террористы устроили военнослужащему правительственных войск. Гаяс сейчас вспоминал те скудные подробности, которые удалось выудить у парня за очередной чаркой мате после боевого дня.

«Нас регулярно вывозили на копательные работы. Масштаб был без преувеличения промышленным. Один из тоннелей, где нас заставляли махать киркой и лопатами, вел за пределы Джобара к площади Аббасин. Он был длиной минимум шестьсот метров, а шириной — ну, представь, при мне там проезжала БМП. К работам привлекали исключительно пленных — как военных, так и гражданских, — которых похищали на трассах… Иногда высаживали на дорогу целыми автобусами и фактически угоняли в рабство. Что меня поразило — значительная часть из них работала на боевиков еще задолго до вооруженных столкновений. То есть эту свою тоннельную систему в Джобаре они начали делать заранее», — рассказывал Муханнад.

Парня спасла смекалка. Среди так называемых повстанцев были и его друзья по Фейсбуку. Выросли в одном районе. Через охранников удалось передать им послание. Муханнад сообщил, что тоже хочет вступить в «Джейш аль-Ислам» и помочь сопротивлению. Френды из соцсетей, которые к тому времени дослужились до руководящих постов в группировке, клюнули. Видимо, чувствовалась нехватка профессиональных военных. Благодаря связям бывшему пленнику буквально за пару месяцев удалось втереться в доверие экстремистам, и его назначили командовать одним из фронтовых округов. Как объяснял Муханнад, сделать карьеру в террористическом братстве мог даже сапожник — навыков военных для этого не требовалось. «Главное — поусердней проклинать правительство и делать вид, что разбираешься в Коране», — шутил он. Получив в распоряжение целый участок Джобарского фронта, Муханнад смог выйти по телефону на сирийского офицера, с которым служил до того, как попал в плен. Новоиспеченный полевой командир не просто попросился обратно — на сторону правительства, но и подготовил целый план по сдаче контролируемых им позиций. Операция прошла успешно. Вместе с десятком добровольно сдавшихся бойцов «Джейш аль-Ислам» во главе с Муханнадом правительственным войскам удалось отхватить у противника весомый кусок непокорного фронта. А экс-командир боевиков, будучи в заключении, не только успел изучить технологию террористического «метростроя», но и завербовать среди пленников информаторов, которые по СМС сообщали ему координаты новых диверсионных объектов. Таким образом удалось сорвать план «Джейш аль-Ислам» по внедрению тоннельной системы непосредственно под кварталы Дамаска. И даже информаторов чуть позже эвакуировали. Теперь и они делятся своим опытом с рядовыми сирийскими бойцами.

Все это подполковник Гаяс знал, точно так же как и понимал прекрасно, что биографии «перебежчиков» неплохо изучены спецслужбами и, будь версия истории Муханнада хоть на шаг сомнительна, не чертил бы он маршруты подкопов под штаб-квартиры радикалов вместе с генералом и его помощниками. Однако что-то не давало подполковнику покоя, и от собственной мнительности ему становилось еще душнее. После очередной затяжки ядреного латтакского табака он услышал то, что больше всего боялся услышать, а именно посторонние звуки, как ему показалось, где-то сбоку. Затем отголоски разговора — речь нельзя было разобрать. Террористы действительно могли «врезаться» в тоннель за их спиной и отсечь от выхода на свет. Амер отреагировал на звук прямым взглядом в лицо командира, выражающим скорее готовность к действию, чем испуг. Впрочем, и глаза этого дебелого парня с мощными и слегка корявыми руками, получившего очередное ранение месяц назад и сбежавшего из госпиталя на фронт, — и его зрачки вместе с радужкой затянул тот самый налет отрешенности, что свойствен хладнокровным бойцам. И только таким же хладнокровным понятно, что именно этот налет на глазах и означает страх. Гаяс поднес указательный палец, придерживающий окурок, ко рту, обозначая режим полной тишины. За эту долю секунды он успел изрядно обматюкать собственный приказ «на перекур» — ведь теперь боевикам будет проще вычислить расстояние до противника по едкому запаху табака. «Шум и запах», — щелкали в мозгу табуированные понятия, которые сам же вдалбливал подчиненным, и вдруг вспыхнуло еще одно — «свет!». Другой ладонью подполковник закрыл зажигалку (в нее был встроен фонарик) в руках у Амера. Тот понял сигнал и погасил ее. Каждый из них невольно вжался в стену, с какой-то детской усердностью — будто бы ты спрятался за несуществующей колонной при игре в прятки и водящий пройдет мимо, не заметив тебя. Шаги и голоса приближались. Гаяс расчетливо и тихо протянул руку к правому бедру, нащупал кобуру, в которой как никогда обнадеживающе тяжелел пистолет Макарова. Многие его сослуживцы предпочитали трофейные «Беретты», «Глоки» — черт знает, что еще, но он хранил верность старому советскому ПМ. И снова он был готов сорваться на себя. Из предосторожности обычно заранее не загонял патрон в патронник — пистолетом приходилось пользоваться крайне редко. Оно в общем-то и правильно, но в этой ситуации это действие может получиться катастрофически громким. И все же передернул затвор. Шаги замерли. «Ну все, врасплох не…» — пронеслось в голове у подполковника, и не успел он додумать фразу, как в ушах будто взорвался голос из тоннеля: