Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

Но вновь и вновь подвергалась она атакам монахов, при каждом удобном случае они всё ещё уговаривали её, намекали, стращали загробными карами. Екатерина терпеливо выслушивала их и ничего не отвечала.

В последний час, когда уже были запряжены кареты, когда все придворные приготовились к отъезду, вдруг пропал Потёмкин. Екатерина оглядывалась, искала его в толпе разряженных, раззолоченных слуг, но нигде не видела.

И вдруг к ней подбежал чернорясный монах, молча поклонился ей в ноги и поднял к ней лицо. Она узнала Потёмкина.

— Государыня, госпожа моя, раз я не могу быть тебе полезен в управлении отечеством, раз не могу пойти с тобой к алтарю, решился я похоронить себя в этой лавре, стать монахом, чтобы огонь, что зажгла ты в моей душе, не был виден никому другому, а огонь этот пусть разгорается и пожжёт меня...

Екатерина изумлённо глядела на генерала. Ему шла чёрная ряса, он был в ней огромен, строен и выделялся среди всех других монахов. Их бледные лица сильно контрастировали с загорелым ликом и здоровым румянцем Потёмкина.

— Я похороню себя, посвящу себя Богу, коли не смог посвятить себя тебе, моя повелительница...

Он поцеловал край её чёрного платья. Екатерина уже пришла в себя и спокойно ответила ему:

— Разве смею я соперничать с Богом? Если вам по душе служение Богу, как я могу препятствовать вам?

Она повернулась, кивнула всей своей придворной свите и легко взбежала по выщербленным белым каменным ступеням к карете, уже стоящей перед чугунными ажурными воротами лавры.

Оглушительный удар по самолюбию, по всем его планам, осколками разлетевшимся в разные стороны, Потёмкин перенёс стоически. Только два дня после отъезда императрицы метался он из угла в угол в тесной монашеской келье, рвал на себе толстую суконную чёрную рясу, едва не до крови грыз ногти и думал, думал, думал... Что предпринять, как вернуть себе прежнее положение и влияние, как не упустить судьбу?..

На третий день он в рогожном, побитом ветрами возке собрался в обратную дорогу. Снова напялил свой генеральский мундир, причесал копну чёрных вьющихся волос, уселся на деревянное жёсткое сиденье и пустился в дорогу.

Вернувшись в Петербург с такого неудачного богомолья, Екатерина уже подумывала заменить Потёмкина новым фаворитом, но скучала, глядела по сторонам, изредка бросала взор на двух молодых и обворожительных секретарей, рекомендованных и представленных ей Румянцевым-Задунайским, но всё не могла решиться резко порвать с прежним любимцем. Она ждала, что он вернётся, никак и помыслить не могла, что он останется в лавре, усмехалась, когда вспоминала его в чёрной рясе и монашеской скуфейке.

Он и вернулся. Не глядя по сторонам, прошёл прямо в покои Екатерины, упал на колени перед её маленьким столиком и протянул к ней руки.

— Прости ты меня, дурака, благодетельница и милостивая моя государыня. Не по самолюбию моему хотел повести тебя под венец, а по защите и служению тебе, великая монархиня! Не видишь ведь, сколько с разных сторон тебе грозят...

Екатерина бросила перо, которым писала в очередной раз своим корреспондентам, и смущённо слушала князя, снова обрядившегося в позолоченный, сверкающий мундир генерала.

— Орлы из твоих рук едят, их кормишь, осчастливила ты их выше самой высокой меры, а они в сторону глядят...

Потёмкин знал, что говорил. Как раз в это время Григорий Орлов сосватал свою двоюродную сестру, фрейлину Зиновьеву, преодолев тысячи препятствий как со стороны государыни, так и со стороны Святейшего синода, запрещавшего браки между близкими родственниками.

Угадал Потёмкин, ударил прямо в больное место, всё ещё кровоточившее.

— А двор молодой? — задал он вопрос, всё ещё стоя на коленях. — Панина слушают, а он уж и ножницы приготовил, чтобы мантию твою по краям обрезать...

Екатерина пригорюнилась. Да, со всех сторон угрожают ей, она слаба и беззащитна, и помощь, опека, заступничество Потёмкина ей очень нужны, тем более что сам он бескорыстен, а просит только дозволить ему помогать ей.

Потёмкин всё ещё что-то говорил — и о делах европейских, и о славе государства и его государыни, — но она уже поднялась с места, вышла из-за стола, подошла к фавориту и склонилась над ним, обняв руками его чёрную голову и целуя в самую макушку.

Он резво поднялся и сжал её в своих могучих объятиях...

В несколько дней Потёмкин вернул себе всё, что было потерял, — неограниченное влияние на императрицу, новые чины, новые дворцы и земли, сотни крепостных крестьян. С ужасом видели придворные, всеми силами ненавидевшие Циклопа, как внимательно прислушивается Екатерина к словам светлейшего, как нежно и умильно смотрит на него.

И тогда Потёмкин решил идти дальше: его честолюбивые мечты не давали ему успокоиться. Он заговорил было о том, что ему необходимо стать герцогом Курляндии, чтобы защищать Екатерину и с этого бока, а лелеял он ещё и мечту сделаться королём Польши.

Но и этим его планам не суждено было осуществиться. Екатерина лишь молча усмехалась на его доводы, слушала его внимательно, но не торопилась выполнять его притязания.

И тут Потёмкин совершил ошибку, такую же, какую в своё время совершил Григорий Орлов, — он испросил отпуск для ревизии в Новгородской губернии.

Он уехал, и у Екатерины снова были развязаны руки. В покоях рядом с её опочивальней поселился Завадовский, и у императрицы вновь повысилось настроение — голос её был теперь нежен и ласков, и придворный штат ощутил на себе её милостивое соизволение...

Потёмкин вернулся и застал в покоях Екатерины Завадовского. Он был взбешён, но не тот человек это был, чтобы опустить руки и смириться с отставкой.

И опять стоял он у Екатерининого кресла и старательно, медленно и вдумчиво подбирал слова для решительного разговора с бывшей любовницей:

— Вечный траур буду я носить по той искренней и горячей любви, которой одарила меня удивительнейшая из женщин, прекрасная и разумная. Но как же легко изменили мне в этой любви, как просто отодвинули меня в сторону!

Екатерина смущённо молчала.

— О нет, не буду я добиваться того места, что было в сердце моей вечной благодетельницы, не стану отвоёвывать у какого-то молодого человека его теперешнее место. Кто он таков? Без прошлого, без особых способностей, взял лишь своим миленьким личиком и длинными ногами. Нет, моё сердце не позволяет мне сражаться с ним. Я не хочу больше входить в ту дверь, что была осквернена, но я не мальчик, я слуга императрицы, я князь, генерал и министр, поставленный тобою, моя государыня, у кормила правления. И вот здесь я не откажусь от своих прав. Я буду защищать, как каменная стена, всё государство моей государыни, я буду твёрдо стоять на охране её, пусть даже и предавшей меня...