Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

Екатерина слушала эти сплетни и наветы, но безраздельно верила Потёмкину и в конце концов решила проверить, что же сделал князь Таврический для заселения необитаемого края.

А Потёмкин работал. Он заполнял людьми пустынные плодородные земли, соблазняя переселенцев всевозможными льготами и денежными вспомоществованиями, а то и просто сгонял малороссов на берега Днепра силой, закладывал города и верфи для строительства флота, не стеснялся в расходах и всё совершал для того, чтобы изумить, поразить государыню размахом нового дела.

Вот как говорил о Потёмкине государственный деятель и писатель Василий Александрович Чертков, главный командир на Днепровской линии, а потом азовский губернатор:

«Я был с его светлостью в Тавриде, Херсоне и Кременчуге месяца за два до приезда туда её величества. Нигде ничего не было отменного — словом, я сожалел, что он позвал туда государыню по-пустому. Приехал с нею. Бог знает, что там за чудеса явилися. Чёрт знает, откуда явились строения, войска, людство, татарва, одетая прекрасно, казаки, корабли.

Какое изобилие в яствах, напитках — словом, во всём! Придумать нельзя, чтобы, пересказать порядочно. Я иногда ходил как во сне, право, как сонный — сам себе не верил ни в чём, щупал себя: я ли, где я, не мечту ли, не привидение ли вижу? Ну, надобно правду сказать: ему, ему только одному можно такие дела делать, и когда он успел всё это сделать?»

Крым, Тамань, прикубанские степи — всё это было теперь российским, а распорядительность, умение всё организовать, заселить, насадить — всё это только Потёмкин, умевший создать такую феерию. Конечно, было много такого, что лишь пускало пыль в глаза Екатерине — например, огромные стада скота, которые по ночам перегонялись с одного места на другое по пути следования императрицы, некоторые декоративные сёла, но всё подделать невозможно, глаз всё равно различит подлог. А декорации Потёмкин делал только там, где уже невозможно было по-настоящему расселить переселенцев...

Знаменитое путешествие Екатерины в Крым началось 18 января 1787 года. Стояли сильные морозы, ветер заметал все реки, покрытые толстым слоем льда, из-за белёсых туч лишь изредка проглядывало такое же белёсое зимнее солнце. А возле Зимнего дворца теснились кареты и сани, бегали и суетились слуги, ржали кони, кричали погонщики. Снег, сначала падавший крупными снежинками, скоро превратился в секущую лицо крупу, быстро намочившую крупы коней и верхи дорожных экипажей.

Не суетились лишь возле императорской кареты. Здесь уже было всё готово: неподвижно сидели на козлах бородатые погонщики, как изваяния замерли форейторы, и только тридцать лошадей в попонах и больших султанах переступали копытами, надоедливо взмахивали пышными хвостами и мотали головами навстречу ветру.

Распахнулись парадные резные двери, перешагнула порог императрица в распашной горностаевой шубе до пят, вслед за ней вышли иностранные посланники, приглашённые участвовать в путешествии. Провожать её вышли весь молодой двор — наследник с женой и маленькими детьми, придворные, остающиеся в Петербурге.

Екатерина ещё раз взглянула на Павла, на его сразу покрасневший на морозе курносый нос и заслезившиеся глаза — он упорно не надевал шубу, оставался в одном мундире. «Нет, не станет он затевать возню», — решила она. Екатерина уже давно приказала доверенным, преданным людям — коли что, хватать наследника и представлять его ей. Она собиралась в поездку надолго, на целых полгода, мало ли что мог замыслить Павел, ненавидевший мать и всегда считавший, что она лишила его престола, как убила и его отца...

Слуги подхватили расплывшуюся императрицу под мышки и поставили её на порог кареты.

Карета была большая, объёмистая: гостиная на восемь персон, кабинет, спальня, карточный стол, даже маленькая библиотека и все удобства.

Нынешний фаворит Екатерины, Мамонов, уже сидел в карете, развалившись на мягком диване, возилась в гардеробной неизменная фрейлина Протасова, а к карточному столу примостился записной шут и неменяющийся весельчак Лев Нарышкин. Государыня поднялась к Мамонову и скинула шубу на руки Протасовой.

— Голубушка, государыня, — взмолилась фрейлина, — да на дворе мороз, простудитесь...

Но Екатерина махнула рукой в сторону большой медной жаровни и уселась рядом с фаворитом.

Императорская карета, длинная, громоздкая, вылетела на площадь, завернула к заставе. Вслед за ней потянулись кареты и сани со свитой, с провизией, мебелью и посудой. Сорок карет едва вмещали всех приглашённых в путешествие, а сто двадцать саней были битком набиты всем необходимым в дороге.

Всем материальным обустройством путешествия до Киева занимался Безбородко. На поездку было выделено четыре миллиона рублей, но хватило их только на половину дороги. И потому Безбородко просил губернатора Украины, знаменитого Румянцева, быть поэкономнее: безумная расточительность, неистовое воровство, везде большой беспорядок и мало удобств испугали его — он не хотел отвечать за всё это безобразие.

На каждой остановке императорский поезд ожидали наскоро выстроенные и также наскоро меблированные дворцы, а в крытых галереях длинные столы, уставленные закусками. Но все жаловались, как плохо, невкусно и отвратительно их кормят. Три тысячи человек везла с собой Екатерина, и, конечно, трудно было угодить каждому. Сама Екатерина не жаловалась: её хорошо кормили — уж за этим чётко следил Безбородко.

А вот принц де Линь писал:

«Все наши кареты полны персиков и апельсинов, наши слуги пьяны от шампанского, а я умираю с голоду, потому что всё холодное и отвратительное. Ничего нет тёплого, кроме воды, которую мы пьём...»

Однако до Киева доехали скоро: подготовленные станции были размещены как раз по времени проезда императрицы, дороги здесь, в этой части России, выровняли и укатали, а глядеть, собственно, было не на что. Это была обыкновенная серенькая бедная Россия, да и не выглядывала Екатерина в окошко кареты, занятая игрой, чтением и перемигиванием с Мамоновым.

Это был тот самый Мамонов, который через несколько месяцев упал на колени перед императрицей и со слезами просил у неё позволения жениться на юной фрейлине, княжне Щербатовой. Екатерина тогда изумилась — ничего не жалела она для фаворита, но ничто не привязало его к ней, императрице: ни деньги, ни земли и дворцы, которые она ему беспрестанно дарила. Он соблазнился молодостью и красотой.

— Давно уж, с год махаемся... — мямлил Мамонов.

Екатерина была поражена в самое сердце — она так привязалась к этому юному офицерику, писаному красавчику, что не мыслила себе и дня без него. Даже своему другу Потёмкину посылала от него поклоны и приветы: «Саша тебе кланяется, любит тебя, как отца родного...»