Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

Перемѣна получилась для меня во всѣхъ отношеніяхъ огромная. Прежде всего, самое болѣе, чѣмъ скромное, зданіе новой гимназіи сильно отличалось отъ великолѣпныхъ аппартаментовъ прежняго военно-учебнаго корпуса, гдѣ самые классы, физическіе и др. рабочіе кабинеты, гимнастическія и рекреаціонныя залы на много были обширнѣе, свѣтлѣе, чище и лучше обставлены.

Составъ учительскаго персонала также былъ далеко не схожимъ съ тѣмъ, къ которому я за два съ половиной года успѣлъ привыкнуть. Начать съ директора: вмѣсто маленькаго генеральски-важнаго Якубовича, передо мной очутился человѣкъ среднихъ лѣтъ, одѣтый въ просторный синій вицмундиръ, большого роста, кряжистый, широкоплечій, съ огромной стриженой бобрикомъ головой, сильно скуластый съ маленькими стрижеными усамш подъ мясистымъ носомъ и небольшими, но умными глазами, пронзительно выглядывавшими изъ-подъ сильно развитаго лобнаго бугра. То былъ Ѳеодоръ Михайловичъ Керенскій, сравнительно недавно до моего поступленія въ гимназію назначенный изъ Казани, вмѣсто Ивана Васильевича Вишневскаго, отбывшаго чуть ли не 25-тилѣтіе своего директорства и оставившаго послѣ себя тяжелое наслѣдство въ смыслѣ порядка управленія.

Ѳеодоръ Михайловичъ, благодаря своей исключительной энергіи, быстро началъ все улучшать и подтягивать. Онъ былъ директоромъ активнымъ, отзывчивымъ, во все вникавшимъ, за всѣмъ лично наблюдавшимъ. Врагъ лжи и притворства, Керенскій былъ по существу человѣкомъ добрымъ и справедливымъ. Образованный и умный, онъ являлся вмѣстѣ съ тѣмъ, исключительнымъ по своимъ способностямъ педагогомъ. Мнѣ посчастливилось попасть въ классы пятый и шестой, въ которыхъ, помимо директорства, онъ несъ обязанности нашего воспитателя, одновременно состоя учителемъ словесности и латинскаго языка.

Ѳеодоръ Михайловичъ прекрасно владѣлъ русской рѣчью и любилъ родную литературу, причемъ система преподаванія его была для того времени совершенно необычная. Свои уроки по словесности онъ, благодаря присущему ему таланту, превращалъ въ исключительно интересные часы, во время которыхъ съ захватывающимъ вниманіемъ заслушивались своимъ лекторомъ, для котораго въ эти часы не существовало никакихъ оффиціальныхъ программъ и учебниковъ съ обычными отмѣтками чиновниковъ-педагоговъ: „отъ сихъ до сихъ”. Благодаря подобному способу живого преподаванія, мы сами настолько заинтересовывались предметомъ русской словесности, что многіе изъ насъ, не ограничиваясь гимназическими учебниками, въ свободное, время дополнительно читали, по рекомендаціи того же Ѳеодора Михайловича, все относившееся до г родной словесности. Девизомъ его во всемъ было: „поп multa, \ sed multum”. Такъ онъ требовалъ при устныхъ отвѣтахъ, того же онъ искалъ и при письменныхъ сочиненіяхъ, къ существу и формѣ коихъ онъ былъ особенно строгъ. Благодаря этому Ѳеодоръ Михайловичъ пріучилъ мыслить много, но высказывать и писать лишь экстрактъ продуманнаго въ краткой, ясной илитературной формѣ.

Уроки словесности Ѳеодоръ Михайловичъ преподавалъ съ Ѵ-го до послѣдняго класса, а латинскій языкъ, къ сожалѣнію, лишь въ Ѵ-мъ и ѴІ-мъ классахъ. Говорю: къ сожалѣнію потому, что Ѳеодоръ Михайловичъ и въ этомъ отношеніи оказался необычнымъ педагогомъ. Какъ это ни парадоксально, но мы охотно ждали уроковъ даже латинскаго языка, благодаря опять-таки незаурядной личности нашего педагога и его неказенной системѣ преподаванія. Дѣло въ томъ, что вмѣсто зазубриванія всѣхъ правилъ и частностей сложной латинской грамматики, мы ихъ усваивали попутно при чтеніи классиковъ, причемъ чтеніе это обставлено было Ѳеодоромъ Михайловичемъ опять-таки совершенно по-иному, чѣмъ обычно у другихъ учителей. Онъ не задавалъ намъ извѣстные уроки, а, приходя въ классъ, бралъ сочиненія Овидія Назона, Саллюстія, Юлія Цезаря или др. и давалъ кому-нибудь читать а Hvre ouvert, лично помогая, когда нужно, переводившему, и попутно объясняя содержаніе читаемого въ такихъ увлекательныхъ разсказахъ и яркихъ краскахъ, что всѣ мы въ концѣ концовъ сами напрашивались на подобное чтеніе. Вмѣсто мертвечины, получался интересный живой предметъ ознакомленія съ древней Римской исторіей и литературой по подлиннымъ источникамъ. Въ концѣ ѴІ-го класса мы легко читали Римскихъ классиковъ и знали все необходимое въ смыслѣ грамматическихъ требованій даже при исполненіи т. н. знаменитыхъ extemporalia.

Лично ко мнѣ Ѳеодоръ Михайловичъ относился очень хорошо, цѣнилъ мои успѣхи, а въ послѣдніе годы заставлялъ меня громко читать классу вмѣсто себя, чѣмъ, не скрою, я бывалъ немало гордъ и польщенъ.

Прошли года. Я окончилъ курсъ; послѣ этого вскорѣ Ѳеодоръ Михайловичъ получилъ повышеніе, будучи переведенъ Окружнымъ Инспекторомъ въ Ташкентъ. Болѣе мы съ нимъ никогда не встрѣчались. И вотъ, спустя 25 лѣтъ, на фонѣ взбаломученной рядомъ государственныхъ реформъ столичной жизни появился Керенскій, Александръ Ѳеодоровичъ, сначала въ качествѣ представителя крайней оппозиціонной партіи четвертой Государственной Думы, а затѣмъ, послѣ февральской революціи 1917 года, на роляхъ виднѣйшаго руководителя Временнаго Правительства... Конецъ его карьеры извѣстенъ.. Смотря, бывало, на него, странно и больно было мнѣ сознавать, что этотъ маленькій, худенькій, нервный политическій смутьянъ и болтунъ могъ быть сыномъ почтеннаго Ѳеодора Михайловича. *)

Продолжу свои воспоминанія про педагогическій персоналъ Симбирской классической гимназіи.

Особенно запечатлѣлась въ моей памяти типичная фигура Ивана Яковлевича Христофорова, новаго инспектора, кореннымъ образомъ непохожаго на бывшаго моего инспектора по военной гимназіи, образованнаго и благовоспитаннаго полковника Егора Ивановича Ельчанинова.

Происходя изъ духовнаго званія и окончивъ курсъ семинаріи, Иванъ Яковлевичъ продолжалъ говорить на „о” и преподавалъ греческій языкъ съ типичнымъ бурсацкимъ произношеніемъ. Въ непосредственномъ его вѣдѣніи былъ гимназическій пансіонъ, содержавшій въ себѣ до 40 гимназистовъ, которыхъ инспекторъ считалъ своей полной крѣпостной собственностью.

Ближайшимъ помощникомъ Христофорова по части инспекторскаго сыска и наблюденія былъ помощникъ классныхъ наставниковъ — Иванъ Николаевичъ Романовъ, по прозвищу „сычъ”. На самомъ дѣлѣ, рѣдко можно было бы найти человѣческую физіономію болѣе схожую именно съ упомянутой ночной хищной птицей, чѣмъ у этого Ивана Николаевича... При этомъ вся фигура его, костлявая, сутуло-согнутая дѣйствительно во многомъ напоминала ночного пернатаго хищника... Немало ему, бѣдному, пришлось переиспытать за свою долгую службу отъ безжалостныхъ школяровъ, чего-чего только не выдумывавшихъ для извода своего неказистаго и нелюбимаго сыщика-надзирателя.