Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

Послѣ дружной товарищеской семьи военной гимназіи мнѣ было на первыхъ порахъ нелегко привыкнуть къ новой весьма пестрой средѣ моихъ одноклассниковъ по классической гимназіи. Тамъ большинство было тѣсно связано единствомъ происхожденія (дѣти офицеровъ), воспитанія и возраста, въ результатѣ чего всѣ въ классѣ быстро сходились на товарищеское „ты”, остававшееся на всю послѣдующую ихъ жизнь. Здѣсь же, въ гражданской школѣ, я засталъ полное различіе во всѣхъ упомянутыхъ отношеніяхъ; поэтому замѣчалась нѣкоторая натянутость въ товарищескихъ взаимоотношеніяхъ, и если проявлялось какое-либо болѣе тѣсное сближеніе, то таковое усматривалось между юношами, имѣвшими между собой ту или другую лишь групповую, а не внѣклассную общность. Дѣти чиновниковъ всякихъ ранговъ, дворянскихъ, купеческихъ, мѣщанскихъ, крестьянскихъ семей, служащихъ всяческихъ профессій, чернорабочихъ — все это мѣшалось въ одномъ общемъ зданіи и классѣ, приурочиваясь къ одному совмѣстному обученію.

Въ нашемъ третьемъ классѣ я засталъ 30 учениковъ, изъ которыхъ дошло до выпускныхъ гимназическихъ экзаменовъ не болѣе половины.

Центральной фигурой во всей товарищеской средѣ моихъ одноклассниковъ былъ несомнѣнно Владиміръ Ульяновъ, съ которымъ мы учились бокъ-о-бокъ, сидя рядомъ на партѣ впродолженіе всѣхъ шести лѣтъ, и въ 1887 году, окончили вмѣстѣ курсъ. Въ теченіе всего періода совмѣстнаго нашего съ нимъ ученія мы шли съ Ульяновымъ въ первой парѣ: онъ — первымъ, я — вторымъ ученикомъ, а при полученіи аттестатовъ зрѣлости онъ былъ награжденъ золотой, я же серебряной медалью.

Маленькаго роста, довольно крѣпкаго тѣлосложенія, съ немного приподнятыми плечами и большой, слегка сдавленной съ боковъ головой, Владиміръ Ульяновъ имѣлъ неправильныя — я бы сказалъ — некрасивыя черты лица: маленькія уши, замѣтно выдающіяся скулы, короткій, широкій, немного приплюснутый носъ и вдобавокъ — большой ротъ, съ желтыми, рѣдко разставленными, зубами. Совершенно безбровый, покрытый сплошь веснушками, Ульяновъ былъ свѣтлый блондинъ съ зачесанными назадъ длинными, жидкими, мягкими, немного вьющимися волосами.

Но всѣ указанныя выше неправильности невольно скрашивались его высокимъ лбомъ, подъ которымъ горѣли два карихъ круглыхъ уголька. При бесѣдахъ съ нимъ вся невзрачная его внѣшность какъ бы стушевывалась при видѣ его небольшихъ, но удивительныхъ глазъ, сверкавшихъ недюжиннымъ умомъ и энергіей. Родители его жили въ Симбирскѣ. — Отецъ Ульянова долгое время служилъ директоромъ Народныхъ училищъ. Какъ сейчасъ помню старичка елейнаго типа, небольшого роста, худенькаго, съ небольшой, сѣденькой, жиденькой бородкой, въ вицмундирѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія съ Владиміромъ на шеѣ...

Ульяновъ въ гимназическомъ быту довольно рѣзко отличался отъ всѣхъ насъ — его товарищей. Начать съ того, что онъ ни въ младшихъ, ни тѣмъ болѣе въ старшихъ классахъ, никогда не принималъ участія въ общихъ дѣтскихъ и юношескихъ забавахъ и шалостяхъ, держась постоянно въ сторонѣ отъ всего этого и будучи безпрерывно занятъ или ученіемъ или какой-либо письменной работой. Гуляя даже во время перемѣнъ, Ульяновъ никогда не покидалъ книжки и, будучи близорукъ, ходилъ обычно вдоль оконъ, весь уткнувшись въ свое чтеніе. Единственно, что онъ признавалъ и любилъ, какъ развлеченіе, — это игру въ шахматы, въ которой обычно оставался побѣдителемъ даже при единовременной борьбѣ съ нѣсколькими противниками. Способности/ онъ имѣлъ совершенно исключительныя, обладалъ огромной памятью, отличался ненасытной научной любознательностью и необычайной работоспособностью. Повторяю, я всѣ шестъ лѣтъ прожилъ съ нимъ въ гимназіи бокъ-о-бокъ, и я не знаю случая, когда „Володя Ульяновъ” не смогъ бы найти точнаго и исчерпывающаго отвѣта на какой-либо вопросъ по любому предмету. Воистину, это была ходячая энциклопедія, полезно-справочная для его товарищей и служившая всеобщей гордостью для его учителей.

Какъ только Ульяновъ появлялся въ классѣ, тотчасъ же его обычно окружали со всѣхъ сторонъ товарищи, прося то перевести, то рѣшить задачку. Ульяновъ охотно помогалъ всѣмъ, но насколько мнѣ тогда казалось, онъ все-жъ недолюбливалъ такихъ господъ, норовившихъ жить и учиться за чужой трудъ и умъ.

По характеру своему Ульяновъ былъ ровнаго и скорѣе веселаго нрава, но до чрезвычайности скрытенъ и въ товарищескихъ отношеніяхъ холоденъ: онъ ни съ кѣмъ не дружилъ, со всѣми былъ на „вы”, и я не помню, чтобъ когда-нибудь онъ хоть немного позволилъ себѣ со мной быть интимно-откровеннымъ. Его „душа” воистину была „чужая”, и какъ таковая, для всѣхъ насъ, знавшихъ его, оставалась, согласно извѣстному изрѣченію, всегда лишь „потемками”.

Въ общемъ, въ классѣ онъ пользовался среди всѣхъ его товарищей большимъ уваженіемъ и дѣловымъ авторитетомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя сказать, чтобъ его любили, скорѣе — его цѣнили. Помимо этого, въ классѣ ощущалось его умственное и трудовое превосходство надъ всѣми нами, хотя надо отдать ему справедливость — самъ Ульяновъ никогда его не выказывалъ и не подчеркивалъ.

Еще въ тѣ отдаленныя времена Ульяновъ казался всѣмъ окружавшимъ его какимъ-то особеннымъ... Предчувствія наши насъ не обманули. Прошло много лѣтъ и судьба въ самомъ дѣлѣ исключительнымъ образомъ отмѣтила моего тихаго и скромнаго школьнаго товарища, превративши его въ міровую извѣстность, въ знаменитую отнынѣ историческую личность — Владиміра „Ильича” Ульянова-Ленина, сумѣвшаго въ 1917 году выхватить изъ рукъ безвольнаго Временнаго Правительства власть, въ нѣсколько лѣтъ путемъ безпрерывнаго кроваваго террора стереть старую Россію, превративъ ее въ СССР-ію, и произвести надъ ней небывалый въ исторіи человѣчества опытъ — насажденія коммунистическаго строя на началахъ III-го Интернаціонала. Нынѣ положенъ онъ въ своемъ нелѣпомъ надгробномъ Московскомъ мавзолеѣ на Красной площади для вѣчнаго отдыха отъ всего имъ содѣяннаго...

Наслѣдство оставилъ Ульяновъ послѣ себя столь безпримѣрно-сложное и тяжкое, что разобраться въ немъ въ цѣляхъ оздоровленія исковерканной сверху до низу Россіи сможетъ лишь такой же недюжинный умъ и талантъ, какимъ обладалъ, отошедшій нынѣ въ исторію, геніальный разрушитель Ленинъ.

Недавно мнѣ принесли номеръ газеты „За свободу” отъ 2 іюня 1924 года, небезынтересный для характеристики Ульянова въ описываемое мною время. Въ статьѣ, озаглавленной: „Аттестатъ зрѣлости Ленина” (подлинный документъ, хранящійся въ Институтѣ Ленина въ Москвѣ), — помѣщенъ текстъ протокола о допущеніи къ экзаменамъ Владиміра Ульянова и его аттестатъ зрѣлости, а въ особомъ примѣчаніи къ упомянутому протоколу имѣется приписка: „Ульяновъ и Наумовъ подаютъ наибольшія надежды на дальнѣйшіе успѣхи. Оба заявили, что они желаютъ поступить на юридическій факультетъ. Ульяновъ — на Казанскій и Наумовъ — на Московскій”. Кромѣ того, директоръ Симбирской гимназіи Ѳ. Керенскій написалъ Ульянову обширную рекомендацію, въ которой, между прочимъ, говорится, что послѣ смерти отца, мать Ленина сама сосредоточила все свое вниманіе на воспитаніи сына. Основой воспитанія была религія и разумная дисциплина. Рекомендація Керенскаго кончается слѣдующей фразой: „Мать Ульянова предполагаетъ не оставлять сына безъ своего надзора и во время университетскихъ занятій”. Эта рекомендація была нужна для того, чтобы Ульяновъ, послѣ казни его брата Александра, былъ принятъ безъ подозрѣній въ Казанскій Университетъ.