Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

30

Перейду теперь къ воспоминаніямъ, связаннымъ съ самой сущностью моей службы земскимъ начальникомъ.

Еще въ бытность мою студентомъ старшаго курса Университета, я наслышался по поводу только-что изданнаго закона — Положенія о Земскихъ Участковыхъ Начальникахъ — всяческой критики, исходившей, какъ отъ нѣкоторыхъ нашихъ Московскихъ профессоровъ, такъ и отъ авторитетныхъ публицистовъ того времени.

Главными недостатками новаго Положенія, по ихъ мнѣнію считались: 1) сословность, 2) смѣшеніе въ одной и той же должности административныхъ и судебныхъ функцій, 3) неопредѣленность редакціи самого закона въ смыслѣ отсутствія точнаго обозначенія правъ и обязанностей новой должности и отсюда: 4) т. н. ея „индивидуальность”, подъ которой понималось, что отправленіе функцій этой должности слишкомъ тѣсно связывалось съ личными свойствами чиновника, ее занимавшаго.

Особенно подчеркивалось противорѣчившее понятію „правового” порядка, допущеніе на основаніи „знаменитыхъ” статей — 61 и 62, примѣненія дисциплинарныхъ взысканій безъ суда, по личному усмотрѣнію Земскаго Начальника, какъ въ отношеніи должностныхъ лицъ, такъ и рядовыхъ обывателей крестьянскаго сословія подвѣдомственнаго ему участка.

Эта критика, не только въ академическомъ смыслѣ, но и на практикѣ, имѣла за собой нѣкоторое основаніе и само время мало-по-малу подсказывало необходимость внесенія въ законъ нѣкоторыхъ измѣненій въ смыслѣ большаго его уточненія.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, благодаря предоставленной новымъ Положеніемъ привилегіи, въ нашемъ Ставропольскомъ уѣздѣ должности земскихъ начальниковъ во всѣхъ десяти участкахъ были замѣщены лучшими общественными дѣятелями — бывшими мировыми судьями, предводителями дворянства, мѣстными потомственными дворянами, землевладѣльцами — съ высшимъ образовательнымъ цензомъ (исключеніе представляли собой — Н. М. Наумовъ и Г. Г. Ларіоновъ: первый не имѣлъ высшаго образовательнаго, второй — земельнаго ценза). Всѣ они несли новыя свои обязанности съ чрезвычайнымъ достоинствомъ и пользовались уваженіемъ и довѣріемъ мѣстнаго населенія. Но со временемъ первоначальный составъ подвергся постепенному измѣненію. Съ вступленіемъ же, лѣтомъ 1905 года, на постъ Самарскаго губернатора г. Засядко, неуравновѣшаннаго неврастеника, безтактно обращавшагося съ мѣстнымъ служилымъ сословіемъ, почти всѣ коренные Ставропольцы покинули свои должности, которые были замѣщены т. н. „варягами”, т. е. лицами не мѣстными и не потомственными дворянами..

Равнымъ образомъ, со временемъ, были урѣзаны и дискредиціонныя права земскихъ начальниковъ, такъ что, въ общемъ, черезъ какое либо десятилѣтіе само „Положеніе” подверглось существенной модификаціи, въ ущербъ идеѣ, положенной въ его основаніе Императоромъ Александромъ ІИ.

Мнѣ пришлось работать въ условіяхъ еще неизмѣненнаго „Положенія”, и могу откровенно признаться, что лично мнѣ именно нѣкоторая неопредѣленность его редакціи давала полный просторъ моей молодой иниціативѣ въ давно желанноіяъ стремленіи — приносить посильную пользу своему ближнему; открывалось широкое поле для живого творчества по оказанію дѣйствительной и непосредственной помощи сельскому населенію — темному, малограмотному, запутавшемуся въ сложныхъ земельныхъ неурядицахъ, далекому отъ правовой правды и должной защиты.

Пройдя послѣ земскаго начальничества много всяческихъ служебныхъ ступеней по земству и дворянству, участвуя въ составѣ Губернскаго Управленія, законодательствуя въ Государственномъ Совѣтѣ и закончивъ служебную карьеру Министромъ, я скажу, что большаго удовлетворенія, чѣмъ въ бытность мою земскимъ начальникомъ, я нигдѣ не получалъ, именно благодаря свойственной этой должности близости къ запросамъ всевозможныхъ человѣческихъ нуждъ, и одновременно, предоставленной закономъ широкой возможности безотлагательнаго ихъ удовлетворенія...

Церковь, школа, семья, сиротство, судъ, защита личная и общественная и, наконецъ, все то существенное, что разумѣется подъ этими четырьмя словами: „матерьяльное благосостояніе и нравственное преуспѣваніе” — все это вмѣстѣ, въ высшей степени сложное, и житейски-обыденное, требовало со стороны земскаго начальника ежечасной заботы, быстраго рѣшенія, разумнаго совѣта или руководственнаго подсказа. Правда, сущность моей дѣятельности въ то время обслуживала интересы не сотенъ тысячъ уѣздныхъ жителей, не нѣсколькихъ милліоновъ губернскихъ, ни тѣмъ болѣе полутораста милліоновъ имперскихъ гражданъ — а вся сводилась лишь для 38.000 обитателей 2-го земскаго участка — но за то какъ всѣ они были близки отъ меня какая предоставлялась возможность лично мнѣ, безъ всякихъ чиновныхъ посредниковъ и мертвыхъ циркуляровъ, тотчасъ же и тутъ же оказывать быструю и рѣшительную помощь той или другой выявившейся нуждѣ, и какое ощущалось послѣ этого личное сознательное удовлетвореніе и счастливое самочувствіе! Въ этомъ отношеніи редакція Положенія, повторяю, давала дѣйствительный просторъ той живой непосредственной дѣятельности, о которой въ свое время я лишь мечталъ, а нынѣ не безъ увлеченія вспоминаю.

Продолжая говорить о субъективныхъ моихъ впечатлѣніяхъ, вынесенныхъ мною отъ этой службы, не могу не отмѣтить чисто утилитарной для меня стороны дѣла. Четырехлѣтній стажъ земскаго начальничества оказался для меня своего рода Высшей Практической Академіей, въ которой мнѣ была предоставлена широкая возможность близко ознакомиться не только съ крестьянскими, чрезвычайно сложными, законоположеніями въ примѣненіи ихъ на практикѣ, но главное, — съ самимъ бытомъ и укладомъ деревни. Всѣ сложившіяся у меня о нихъ понятія и практическіе выводы впослѣдствіи, во всей дальнѣйшей общественно-государственной моей дѣятельности, послужили для меня цѣнными данными, благодаря которымъ мнѣ легко было съ достаточной авторитетностью высказываться по многимъ вопросамъ, связаннымъ съ крестьянскими интересами и нуждами.

31

Вспоминаются мои первыя впечатлѣнія при вступленіи моемъ въ отправленіе обязанностей земскаго начальника.

На другой день моего пріѣзда въ Буянъ, послѣ представленія всѣхъ волостныхъ старшинъ и отъѣзда Ярового, въ канцеляріи моей появилось множество „просителей”. Не безъ смущенія сталъ я выслушивать ихъ обращенія ко мнѣ, сразу же окунувшись въ необычайное разнообразіе крестьянскихъ нуждъ.

Помню, подходитъ ко мнѣ одна старушка съ какой-то просьбой и протягиваетъ какой-то узелочекъ, я машинально беру его и спрашиваю, въ чемъ дѣло? — „А это тебѣ, Ваше благородіе, я свѣжихъ яичекъ принесла — ужъ, сдѣлай милость, уважь мою просьбицу!”.. Какъ ни старался я ее завѣрить, что и безъ всякихъ яицъ дѣлу ея будетъ данъ ходъ, настойчивая старушка отказывалась принять ихъ обратно.