Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

В июне перед штабом бригады была поставлена задача подготовить по полной схеме и отправить в длительный поход БПК “Гордый”. Уже в новом качестве – флагмана. Мне предстояло готовить медицинскую службу к тому, чтобы она могла с честью выполнить задачи обеспечения помощи морякам в предстоящем длительном походе. Отличие состояло в данном случае в том, что я сам оставался дома, а в море уходил другой доктор. Это налагало на флагмана еще большую ответственность, т.к. будучи уверенным в себе, я постоянно сомневался в возможностях и уровне подготовки своих подчиненных, хотя всецело доверял им и никогда не высказывал свои сомнения вслух.

В море уходил доктор Ковров. Красавец мужчина. Высокого роста и могучего телосложения. Короткая стрижка и высокий сократовский лоб делали его лицо мужественным. Спокоен, рассудителен и молчалив. Любимец публики и женщин. Немного с ленцой. Больные для него – досадная помеха в организации личного досуга. В подпитии любит демонстрировать силу кулаков, нанося удары по двери собственной каюты, потому дверь вся во вмятинах. Надежный товарищ. Старший лейтенант. Исходя из степени надежности подчиненного, я возложил на него основной груз подготовки корабля к походу, оставив за собой функции контроля, тем более, что летний Владивосток не располагал к напряженному ратному труду. Однако, препятствием к вольному времяпрепровождению стоял капитан первого ранга Чериватый, собиравший офицеров штаба в своей каюте по десять раз на дню, и вместе со своим начальником политического отдела, обвинявшим механиков, артиллериста и флагманского специалиста РТС в том, что изношенные механизмы и электронная техника не позволяют кораблю выйти в море в полной боевой готовности. После чего механик Лойко, надев комбинезон и хватаясь за сердце, нырял в очередной трюм, а флагманской РТС Нестеренко строил своих электронщиков с чабанским образованием и повторял им прямо в лицо, невзирая на лица, все то, что думал о флагмане командир соединения, добавляя от себя ряд пикантных педагогических приемов. После этого чабаны дружно шли в атаку на изношенные станции “Дон”, “Волга”, “Иртыш”, “Амур” и другие. Однако, основной груз по вводу их в строй лежал на представителях промышленности.

Не избиваем был только флагманский связист, капитан третьего ранга Сырейщиков. Причина феномена крылась в том, что он близко был знаком со всеми офицерами отдела связи флота, т.к. раньше служил в штабе Хронопуло в Индийском океане, куда посылаются корабли всех флотов, тем самым обеспечивая контакты между офицерами индийско-океанского штаба и офицерами управлений флота. В штаб бригады нижестоящий по своему положению Сырейщиков попал из штаба вышестоящего (по причине потребления горячительных) – качество, не вписывающееся в инструкции поведения советских граждан за рубежом, И хотя некоторые офицеры ломают карьеру свою большими возлияниями, многие “горят” только на “запахе” или случайностях. Однако, несмотря на все грехи свои на поле дружбы с Бахусом, флагсвязист был хорошим, знающим специалистом и толковым организатором связи. Несмотря на это, веревочка его военной судьбы все же неминуемо должна была разорваться. Так впоследствии и случилось. А теперь, отлично умея организовать досуг военморов, Сырейщиков в порядке первого шага в создании служебного комфорта, предложил мне, объединив капиталы, снять номер в гостинице “Владивосток”, чтобы иметь возможность элементарно высыпаться но ночам, т.к. на готовящемся в поход корабле мест в каютах для офицеров штаба просто не было. И печальное обстоятельство бездомности и неустроенности вынуждало военморов тратить свои не столь уже внушительные рубли на организацию элементарного ночлега. Хорошо еще, что стол корабельной кают-компании вовремя снабжал офицеров обедами и ужинами. Предложение связиста было принято, и после рабочего дня мы могли отдохнуть в условиях относительного комфорта и чистоты, хотя подобная роскошь и влетела в копеечку.

В гостинице “Владивосток” проживала труппа Ленинградского драматического театра, приехавшая на Дальний Восток в поисках популярности и денег. Все артисты, как объяснил один их них офицерам, приехали на гастроли без мужей и жен, однако, расселены в номерах были по парам, что стимулировало творческие искания и вдохновение. И, что удивительно, не заметно было, чтобы комсомол или профсоюз препятствовали столь осуждаемому политотделами росту мастерства. Распорядок дня артистической братии не мог уложиться в сознании военного человека, как и те завтраки, которыми угощалась творческая интеллигенция в гостиничном буфете: кефир и заморская кабачковая икра. Все объяснялось просто, как правда: деньги, получаемые на гастролях, складывались в кубышку, дабы иметь возможность в Ленинграде, дома, позволить себе единожды завалиться в “Метрополь”. Представления военморов о том, что мир искусства живет только Шекспиром и музами, не соответствовали действительности. Основная тема, которой касаются в разговоре служители сцены, – деньги и успехи своих соперников и соперниц. К тому же, оказывается, громкая театральная слава и эстрадный фурор практически на зависит от истинного таланта. Все прозаичней, все, как и на флоте. Успеху способствуют два условия: наличие волосатой лапы в Москве или отсутствие совести на периферии. Лучше, если эти два условия объединяются вместе. Но исключения, конечно, не редки.

Я еще во время учебы в Ленинграде любил этот театр, а посему своего знакомого артиста попросил (парень жил в соседнем номере) организовать для меня просмотр репертуара, что было невозможно на законных основаниях – билеты на спектакли в городе распространялись только среди местной знати и мафии (край-гор-райкомы, исполкомы, управление культуры и торговли, профсоюзы и т.д.). Получив восемь “контрамарок” на каждый из спектаклей, привезенных ленинградцами, пообещав взамен обильный прозаический обед для всей труппы, я заделался театралом на ближайшие две недели. Сырейщиков и Ольховский, предпочитая отдых в ресторане, от приглашения доктора разделить с ним любовь к искусству отказались.

И дни потекли, насыщенные сборами и разборами, надоевшими хуже старой любовницы, но вознаграждавшие доктора великолепием гастрольных спектаклей по вечерам. Комбриг даже не подозревал, что его офицер, обязанный денно и нощно стоять на страже боевой готовности кораблей, может себе позволить такую безответственную нескромность, как посещение театра и барскую роскошь проживания в гостиничном номере. В руководящей голове каперанга подобная крамола уложиться не могла. Советский офицер из плебеев не имеет права на роль дворянских выкормышей царской гвардии.