Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

Войдя в квартиру подруги, я понял, что не уйду отсюда до утра. Проснулся я часов в пять. Валя вызывала такси. Быстро сообразив, что ждет меня через полчаса, говорю подруге:

– Давай какие-нибудь таблетки!

– Плохо, что-ли ?

– Да нет. Так надо.

Сунув таблетки в карман, уехал. Приезжаю домой. Отец, скорчив рожу, ехидно вопрошает:

– Ну, молодец, как гульнул ?

– Нормально.

Смотрю, на кухне сидит жена. Не спит, курит. Рожа... Не дай бог!

– Ну и где же ты таскался, кобель ?

– У Федора Ивановича... Отравился салатом. Только вчера уходить собрался, как вдруг почувствовал дикую тошноту. Всю ночь полоскало. Каких-то таблеток наглотался.

И показываю. Кажется, немного поверила:

– Тебе, – говорит, – надо желудок промыть. И наливает трехлитровую банку марганцовки. Я – в ванную. Надеюсь это пойло вылить, жена за мной. Пью. Выпил. В туалет. Закрылся. Сижу на унитазе и засыпаю. А сам издаю звуки, будто меня рвет пополам. И какой музыкой для меня прозвучало заключение жены:

– Ты, поганец, не салатом, а водкой отравился!

Оценили находчивость штурмана. Хотя история эта и не существовала в природе, однако, она была выдержана в классическом военно-морском стиле: находчивый военмор, старая верная любовь, обманутая простодушно-строгая жена... А может, эти истории служат подсознательной защитой от вечных сомнений моряков в верности своих нареченных? Попыткой оправдать возможную неверность жен изображением своих недоступных похождений?

Штурман, получив одобрение, предложил “хлебнуть кваску”. Предложение поддержали, после чего к рассказу приступил другой оратор, завладев вниманием аудитории.

– Две недели мы стояли на рейде Шкота. Декабрь. Холод собачий. Системы перемерзли. Воду – только на камбуз. Не моемся, спим в шинелях. На командира волком глядим. Но тут получаем приказ идти во Владивосток. Приходим. Стали на Голдобин под заправку. Первым делом – звоню подруге. Докладываю о прибытии и прошу добро пришвартоваться. Добро, но с товарищем. Подруга там у нее объявилась. Называет адрес подруги. Значит, муж дома. Карантин. Я помощника с собой взял. Приезжаем. Трехкомнатная, шикарно обставленная квартира. Стол уставлен заграничными напитками. Закусь... во! Французскими духами тянет. Сняли ботинки. А от носков – туши фонарь! Где там Франция ? Смотрю, подруги носы воротят. Однако, причину мы объяснили – две недели без воды все-таки! Потребовали ванну. Когда вымылись, постирали носки, рубашки, ванна стала черной. Одели нас подруги в женские халаты и усадили за стол. Сидим, пьем, а тут... аж челюсти сводит. Не до закусок. А помощник, козел, имел обыкновение хвастать широким кругом своих знакомств. Смотрю, хозяйка насторожилась и продолжает спрашивать пома:

– Того–то знаешь ? А этого ?

Пома понесло. Моргаю ему. Пинаю под столом. Ноль. И то ли хозяйка на мужа наткнулась, то ли на любовника в обширном круге помохиных знакомств, однако, смотрю, – окончательно скисла. Вывел этого болтуна на кухню. Объяснил, что к чему. Пом, свесив свой прыщавый банан, заявил, что он не Дон-Жуан, а алкоголик и... налег на выпивку. Через час вырубился на диване. Хозяйка ушла в свою комнату, а я с подругой в отведенную нам. Часа в два ночи мне стало жаль хозяйку. Несмотря на протесты подруги и ее предложение залить мое желание водкой, я, заявив, что я не алкоголик, а Дон-Жуан, ушел к хозяйке. Утром проснувшись, помоха потребовал водки. Довольная хозяйка удовлетворила его желание. Моя подруга к столу не вышла. Убыли на корабль. По дороге я объяснил пому все, что я о нем думаю.

Через неделю помоха пригласил меня в “Океан”. Исправиться решил и оправдаться. Приехали. Сняли двух теток. Привезли они нас в какую-то контору за городом. Как оказалось, одна из них работала здесь инженером по соцсоревнованию, кабинетов масса, но мебель казенная. Выпили, что с собой принесли. Уединились в соседний кабинет, оставив пома с подругой. Не успел я признаться в любви, как из-за стены раздались крики “вон отсюда “ и хлесткие звуки оплеух. В наш кабинет ворвалась помохина подруга и в непарламентарных выражениях предложила мне удалиться вместе со своим другом. Можно представить мои речи, когда в два часа ночи мы остались под открытым небом. Да еще за городом. В такси, случайно пойманном, пом объяснил причину изгнания просто: расстегнул лифчик и... уснул.

Дружно освистали помощника. Поддержали предложение “промочить горло”, что и сделали.

Приступил к своей “истории” и я. Но так как лимит внимания к похождениям на почве Венеры иссяк, то я начал разработку другой, но имеющей не меньший вес в морских рассказах темы: дружба и войсковое товарищество. Правда, без политического окраса.

– Вы помните Веселовского, пришедшего на корабль вместо Шевельного? – начал я.

– Конечно, – загудели все.

– Жаль парня!

– Хотите узнать истинную причину того, почему он в госпитале, а не с нами на корабле?

– Хотим!

– Давай!

– Не тяни клистир!

– Так вот. Стоим мы на тридцать третьем. Я ночевал на корабле. Своих “докторят” в кабак отправил. Утром, часов в одиннадцать, ко мне прибегает рассыльный и говорит, что на КПП меня вызывает жена и что она сильно расстроена. Плачет. Ясно, что я рыбкой вылетел с корабля. Однако, на КПП стояла не моя жена, а боевая подруга Веселовского. Из ее надрывного бреда я понял, что Игорь в госпитале. Травмы тяжелые плюс алкогольное опьянение. Последнее, сами понимаете, не фонтан: на карьере можно ставить крест. К тому же – политработник. Но... свой. Не “шестерка”. Успокоив жену и доложив о случившемся командиру, я рванул в госпиталь. Страдалец лежал в травматологическом отделении. Черные очки вокруг глаз – возможен перелом основания черепа. Правая рука в гипсе. Перелом обеих костей предплечья. К тому же – открытый. Понимаю, что не до бесед. Заверил страдальца, что будет все о’кей и ушел. В ординаторской взял историю болезни. Диагноз : “Сотрясение головного мозга тяжелой степени. Ушиб мозга? Перелом основания черепа? Открытый оскольчатый перелом обеих костей правого предплечья со значительным смещением отломков. Алкогольное опьянение средней степени”. Что печально. Причины и обстоятельства травмы гораздо романтичней. “ В 1 час 30 минут пытался по дереву забраться в окно общежития медицинского института. С дерева сорвался”. Туши фонарь!

Слушатели одобрили обстоятельства травмы.

– Главное, как вы понимаете, – продолжал доктор, – надо было сделать так, чтобы все скользкие моменты диагноза и обстоятельства были сокрыты от внимания политического управления и жены. Сделать это далеко не просто, т.к. при поступлении подобных больных из приемного отделения госпиталя уходит телефонограмма в медицинский отдел, ОУС и ПУ флота с подробным изложением причин и следствий. Телефонограммы, естественно, уже ушли. Бог не выдаст – свинья не съест.