Михаил Кокшенов - Апельсинчики, витаминчики…

— Вот что, Жора! — говорит. Меня все тогда Жорой звали, да я и не обижался, молодой еще, чтобы Георгием Семеновичем звать. Ну, это я так, к слову пришлось.

Значит, вызвал он меня и говорит:

— Засиделся ты, Жора, в отделе, пора тебе в люди идти.

Я сразу насторожился.

— Поедешь, — говорит, — в колхоз «Луч» и возьмешь интервью у бригадира полеводческой бригады товарища Охрименко. Понял?

— Понял, — говорю. А сам думаю, мать честная, что же это такое, это самое интервью. Кажется, слово знакомое, где-то слышал. Но, на всякий случай спрашиваю, так тихо-тихо:

— Сколько?

А Вадим Савич так нехорошо-нехорошо на меня посмотрел и говорит:

— Чего сколько?

Я сразу понял, что не то спросил, но вывернулся и говорю:

— Дней на командировку?

— Двух хватит!

Ну, я пошел на выход. Вышел и думаю. У кого же спросить то, здесь в редакции, конечно, неудобно, засмеют. Ладно, решил, приеду на место, разберусь, главное надо по-умному, главное, не показать виду, что не знаешь. Выписал командировку и поехал. Приезжаю. Иду по дороге к колхозу, километра полтора от шоссе топать, и план действия себе составляю. Думаю, найду сейчас Охрименко, сяду, закурить предложу, а потом так доверительно и скажу, я к Вам от Вадима Савича, интервью просил дать.

Лезу в карман, смотрю, а у меня всего одна папироса осталась. Не беда, думаю, в сельпо куплю.

Иду уже по улице. Смотрю мальчишка в окне сидит, будильник доламывает. Я к нему.

— Бог в помощь!

А он:

— Пошел в солому!

— Грубоватенько! — говорю.

А он:

— Чего пристал, видишь человеку и так трудно, полчаса пружину не могу достать.

Ну, я ему посочувствовал и спрашиваю:

— Где сельпо?

А он мне сразу на ты.

— У нас сельпо с двенадцати до пяти на обеде — раз, водки там все равно нет — два!

А я ему:

— Мне водка вовсе не нужна, мне бы покурить купить.

— А! — говорит. — Есть там сигареты — «Горный воздух».

Я удивился.

— Что это, — говорю, — за «Горный воздух»?

— Ну, это «Памир» так называют.

— Понял, — говорю, — ясно! А еще, если ты такой сведущий, ты мне скажи, где мне товарища Охрименко найти?

— А! Дядю Митю? А его нет.

— Как, — говорю, — нет?

— А он сейчас по району поехал, опытом делиться, нет его!

Я сразу загрустил, вот, думаю, первое поручение, и на тебе, не везет.

— А когда приедет? — спрашиваю.

— А кто его знает, а ты у его жены спроси, дома она.

Точно, — думаю. — Выход. Может она об этом деле чего-либо знает, даже лучше выйдет. Нахожу дом. Стучусь. Открывает женщина, пожилая, приветливая. Объясняю ей.

— Нет, — говорит, — Гриши.

— Знаю. Может вы поможете.

Захожу. Дом новый, чистый, радиоприемник. Культурно. Я помялся, помялся и говорю.

— Я по поручению из района, представитель прессы. Меня к вашему мужу, Вадим Савич, лично, направил, просил интервью дать.

Помолчал немного и добавил:

— Сколько можно?

Она так удивленно на меня смотрит. Я повторил, погромче уже, и жест такой неопределенный руками сделал. Тут она улыбнулась и говорит:

— Самогону?

Я так и подскочил. — Ничего себе, думаю, Вадим Савич, заданьице мне дал, вот что значит интервью-то. И тут сразу вспомнил, что у Вадим Савича дочка замуж выходит, свадьба в субботу. Ну, ясно, думаю, теперь, все ясно. Слава Богу, разобрался.

— Да, — говорю, — его. У Вадим Савича с вашим мужем договор был, сами понимаете, дочь замуж отдает.

А она мне.

— Понимаете, мы сами-то не гоним, ну раз такое дело, раз Гриша обещал, найду. Есть тут одно место, подождите.

И ушла. Остался один, сижу, думаю. Приходит.

— Пойдемте, — говорит, — пять литров только, больше нет. Свекольный.

Упаковали мне эти две четверти аккуратно, полный порядок.

— Поаккуратнее, — говорит.

Приехал домой поздно уже. На другой день являюсь на работу, сразу к Вадим Савичу. Вхожу, у него еще двое наших.

— Явился, — говорит, — быстро, молодец!

Я улыбаюсь понимающе. А он руку протянул и говорит:

— Давай!

Я даже сразу не понял.

Как же это, думаю, значит, эти две четверти я должен был сюда переть что ли?

Ведь преследуется законом, а тут народ посторонний. А он опять.

— Ну давай, давай!

Я тогда к нему наклоняюсь, все-таки люди, хоть и свои, а неудобно, и почти на ухо ему говорю.

— Дома он у меня, пять литров, свекольный, в чулане стоит.

Ну, что дальше было, сами понимать должны!

Помню, что уже в конце коридора я был, а все слышал бас Вадим Савича.

— Чтоб глаза мои тебя не видели, на весь район опозорил.

Я после той истории два года словарь иностранных слов в кармане носил. На всякий случай. А сейчас, вот уже шестой год, как зоотехником в том колхозе работаю, и никто меня, кроме как «Интервью», даже и не зовет. Вот приклеилась кличка-то. А я уже привык, отзываюсь.

Шел второй период матча, наши выигрывали. Вскочив и зычно крикнув:

— Шайбу! Шайбу! — я залился пронзительным свистом. Иссякнув, я хотел было поделиться своей радостью с соседом по трибуне, но воздержался, заметив, что он в этот момент, быстро достал что-то из белой коробочки и проглотил, продолжая спокойно сидеть на своем месте.

— Какую силу воли надо иметь, — подумал я, — чтоб вот так, интеллигентно болеть.

А потом решил:

— Может просто нездоровится человеку, вон как лекарства глотает.

Матч продолжался, страсти захлестывали трибуны. И только мой сосед, по-прежнему, сохранял спокойствие. В перерыве мы разговорились. Улучив момент, я участливо спросил его:

— От какой болезни лекарство глотаете? Он улыбнулся и, немного помедлив, ответил:

— От этих, как их, от эмоций!

— От чего, чего? — переспросил я.

— От эмоций, — невозмутимо повторил он, — и несколько смутившись добавил, — от нездоровых.

— Разве есть такое лекарство? — засомневался я.

— Новинка! Только изобрели, — сказал он, щелкнув пальцем по белой коробочке.

— И помогает?

— Еще как! Раньше я почти ни одного матча до конца не видал — выводили. Счет только в милиции узнавал. А теперь вот, теперь знаю, как финальный свисток звучит. Да, и притом, никаких тебе пятнадцати суток, никаких штрафов, никаких писем по месту службы. Благодать!

— Но все-таки эмоции пропадают? — поинтересовался я.

— Почему пропадают, нет! Они теперь только наружу не выходят, не пускает их этот препарат. Он опять щелкнул по белой коробочке и добавил:

— Вернее, выходят, только так сказать в другой упаковке.

— Интересно, — сказал я, усмехнувшись, — здорово придумали.

— Что и говорить! — подтвердил сосед.

Стоп… Ничего этого не было. Все было наоборот. И когда моего разбушевавшегося соседа за 10 минут до конца матча вывели с трибуны, я, потирая отдавленную ногу, и отряхивая облитые розовым портвейном брюки, подумал: