Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

Письмо мне от Саши Соколова из Pacific Grove, соседнего городка Монтерея (19 января 1981 года).

Записка папы, в которой он цитирует эмигрантские стихи: «Не говори, что мы устали, что старость тихо входит в дверь, что, вот, морщины глубже стали и седина уже… Поверь, что это все так мало значит, и, вот, на грани бытия скажи мне, можно ль быть богаче, чем ты и я?» Это стихи эмигрантского поэта Нонны Белавиной, жившей в Югославии. Как и мать, Белавина училась в Мариинском институте в Белой Церкви, но позже.

Павлов Б. Первые четырнадцать лет. Посвящается памяти алексеевцев. М.: Иц-Гарант, 1997. С. 5.

См. главу «Виктор Живов, или Моя московская семья».

Павлов Б. Первые четырнадцать лет. С. 14.

Год я вычислила из письма – Соня (р. июнь 1912) пишет, что ей девятнадцать лет.

Павлов Б. Первые четырнадцать лет. С. 38.

Там же. С. 39.

Там же. С. 81.

См.: Дневник Судоплатова. Сн. 87.

Павлов Б. Ушедшая Любляна // Новое русское слово. 1976. 17 августа. С. 7.

Судоплатов А. Дневник. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 225–226.

«Пусть свищут пули, льется кровь, / Пусть смерть несут гранаты, / Мы смело двинемся вперед, / Мы русские солдаты. // В нас кровь отцов – богатырей, / И дело наше право, / Сумеем честь мы отстоять, / Иль умереть со славой. // Не плачь о нас, Святая Русь, / Не надо слез, не надо, / Молись о павших и живых, / Молитва – нам награда! // Мужайтесь матери, отцы, / Терпите, жены, дети, / Для блага Родины своей / Забудем все на свете. // Вперед же, братья, на врага, / Вперед, полки лихие! / Господь за нас, мы победим! / Да здравствует Россия!»

Евгений Тарусский – псевдоним Евгения Рышкова. Вместе с В. В. Ореховым он стал первым редактором белоэмигрантского журнала «Часовой», основанного в 1929 году и просуществовавшего до 1988 года.

«Я – шофер… / Я – шофер этих ярких монмартрских ночей, / когда режет глаза электрический свет фонарей, / когда женщины с пурпуром крашеных губ / отдаются в фокстроте, / а негр в джаз-банде так груб… // Я – шофер… / Я всю ночь начеку. / Я стою у блестящих огнями дверей, / а потом по зеркальному полю аллей / Елисейских заснувших полей – / я влюбленных, как птица, стрелою помчу… / Там, внутри ресторанов, / роскошных ночных кабаков, / льются песни родные знакомых хоров / на забаву богатых, и властных, и гордых людей, / в Вавилон современный приплывших из дальних морей… // Я – шофер… / Но не тот я – парижский шофер-буржуа, / чья размеренно жизнь течет, как вода, / кто обедает ровно всегда „а миди“, / в „Рандеву де шофер“, в небольшой брассери… / ест салат, наполняя свой „вер“ / неизменным всегда „ординэр“ / и задумчиво глядя в спокойную даль, / набивает „са пип“ табаком „капораль“… // Я – шофер… / Но – иной… / непонятный и им – бесконечно чужой… // От холодных лучей многоцветных реклам / закрываю глаза и душою я там… / далеко… далеко от парижских ночных кабаков, / там, в тиши деревенских лесов и садов… / с колоннадою дом и беседка, как гриб, / и аллея столетних, прадедовских лип… / Сладок этот природы таинственный плен… / И в раскрытые окна рыдает Шопен… / И она, так воздушна, чиста и легка, / там с цветами стоит у окна… // От холодных лучей многоцветных реклам / закрываю глаза и душою я там… / далеко от парижских ночных кабаков… / под знаменами старых российских полков, / тех могучих детей Великана Петра, / чье во всех прозвучало столицах „ура“!.. // Закрываю глаза, и душою я там… / под Варшавой на Бзуре, Карпатских горах, / в Трапезунде, Шампани и Минских лесах… / Там, где слава, последняя слава Петра / догорела, как вечером гаснет заря… / Где свернули полотнища старых священных знамен, / молчаливых свидетелей прошлых времен, / и с великою скорбью и болью в сердцах / унесли их в изгнанье, тиранам на страх… // Закрываю глаза и душою я там… / с молчаливым Вождем прохожу по степям, / по кубанским станицам, Донским берегам… / На груди моей – знак – меч в терновом венце… / и застыла печаль на усталом лице… // Я – шофер!.. / Я – шофер этих ярких парижских ночей, / когда режет глаза электрический свет фонарей… / Когда женщины с пурпуром крашеных губ / отдаются в фокстроте, / а негр в джаз-банде так груб…»

О Катагощине см. главу «Миша Павлов, или Мой младший брат».

Павлов Б. Ушедшая Любляна. С. 7.

Следует указать, что донской атаман жил не на Дону, а в особняке в Петербурге и вращался в высшем обществе.

В его воспоминаниях я нашла подтверждение тому, что русский, который его допрашивал, был Богаевский.

См. главу «Кортик Дедушки О-хо-хо, или Контр-адмирал К. В. Шевелев».

Это был период, когда я увлекалась Наполеоном, и, чтобы никто из взрослых не узнал о моей влюбленности в Алика Жадана, в разговорах с подругами я ему дала прозвище Наполеон. В результате они как бы сплющились в юношеском романтическом сознании. Иногда даже казалось, что Алик чем-то похож на моего исторического героя тех лет – во всяком случае ростом. Когда он много лет спустя приухажнул за мной, я ему рассказала про те годы, добавив «Опоздал, милый Алик!».

Аксенов В. Остров Крым. Энн-Арбор: Ардис. 1981. С. 290–291.

З. Ш. Один из «Белых» // Русская мысль. 1972. 16 декабря. № 2925.

Частное письмо от В. Ф. Маркова.

Судоплатов А. Дневник. С. 297.

Там же. С. 45.

Там же. С. 96–99.

Дневник опубликован в мемуарной серии «Нового литературного обозрения» с комментариями Тинченко. См. главу «Ирина Прохорова, или Поразительная современная женщина».

Сергей Голиков был полковником советских инженерных войск во время Второй мировой войны. Он любил вспоминать, как учился в I Московском кадетском корпусе вместе с будущим маршалом Тухачевским, который тогда – говорил Марков – не имел революционных настроений.

Смысл этой фразы я объясняю в главе о матери.

См. с. 126.

Шифф С. Вера (Миссис Владимир Набоков). М.: КоЛибри, 2010. С. 134. Алданов был близким другом Набоковых. Вот портрет Ирины Гуаданини, написанный французской писательницей Доминик Десанти: «Вы (Набоков) якобы обращались к публике, но в действительности Ваши слова были обращены к женщине, которая там стояла. Я восхищалась ее смехом, музыкальным и звучным… ее элегантностью, ее руками, ее самоуверенностью. Взор больших мечтательных глаз был пристальным. ‹…› В ней была естественная утонченность. Ее длинной шее, длинным ресницам, короткому носику и полным губам я очень завидовала» (Couturier М. The French Nabokov // The Transitional Nabokov / Ed. by Will Norman and Duncan White. N. Y.: Peter Lang, 2009. P. 136). Десанти была дочерью русских эмигрантов, вышедшей замуж за французского философа.