Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

Получается, что главный враг – поляки, а не малороссы. Таких взглядов придерживался и Шульгин, который, однако, не меньше критиковал местные административные практики, в особенности те, что имели отношение к промышленности и земледелию, защищая принципы либеральной экономики и интересы крестьян и рабочих.

В 2011 году я поехала в Киев, чтобы поработать в семейных архивах, и просмотрела все выпуски «Киевлянина» за 1866 год (и – выборочно – за другие). В первые годы газета не отличалась антисемитизмом: он стал характеризовать ее в конце XIX и начале ХХ века, уже после смерти Виталия Яковлевича. Немногочисленные статьи о евреях на юго-западе в основном выдержаны в нейтральном тоне и напоминают антропологические зарисовки. В одной из них автор защищает еврейского депутата в Бердичеве от необоснованных претензий горожан, в другой – автор выступает за интеграцию евреев в русское общество, которой, по его мнению, лучше всех институтов может способствовать синагога. В третьей статье, написанной с христианской позиции, обсуждается отказ местечковых евреев от секуляризации. Единственная отрицательная оценка в 1866 году дается любавичскому хасидизму. Только однажды евреи обвиняются в «спаивании» местного населения [105]. Иными словами, в первые годы своего существования «Киевлянин» не отличался антисемитизмом; он возникнет значительно позже, а именно на почве участия евреев в революционной деятельности, как ее понимали Пихно и В. В. Шульгин.

В газете давались сводки отечественных и зарубежных новостей, в том числе американских – о тамошних рабочих, о политике президента Эндрю Джонсона в отношении Севера и Юга США сразу после Гражданской войны; печатались интересные статьи на самые разные темы – например, о скопчестве, идеях Сведенборга и романах Гюго.

В 1870-е годы «Киевлянин» стал семейным делом, в котором участвовали все Шульгины и их родственники, особенно в начале ХХ века.

Виталий Шульгин построил одноэтажный особняк на углу Шулявской (Караваевской) улицы и Кузнечного бульвара, в котором не только жила его семья, но и располагалась редакция газеты. Во флигелях жили родители: в одном Шульгины, в другом Поповы. У В. Я. было две дочери – старшая Лина (Павлина, Павла), младшая – Алла (моя бабушка). Хотя Виталий Яковлевич и усыновил Василия, тот все же был сыном Пихно, с чего и начались сложные семейные переплетения. Впрочем, Виталий Яковлевич сделал первые шаги в «инцестуальном» направлении – влюбленность в жену брата, но в рыцарском духе.

Если читатель находит, что я порочу свою семью, описывая интимные детали, то он будет по-своему прав, если бы не давность этих историй. Мне кажется, что правдивое описание личной жизни моих родственников не может их опорочить, да и пишу я о прадеде с большим уважением. Прадед явно был незаурядной личностью, а это для меня главное.

Моя мать любила повторять, что дед Дмитрий Иванович (1853–1913) был сыном деревенского мельника и неграмотной крестьянки, дослужившимся до тайного советника. «Вертикальная мобильность» Пихно действительно была незаурядной – это был третий ранг в Табели о рангах. Последние пять-шесть лет жизни он был членом Государственного совета, в который был назначен, скорее всего, при содействии Столыпина, а до этого совмещал редакторство «Киевлянина» с университетским преподаванием и научной деятельностью: в двадцать четыре года он сделался доцентом Киевского университета.

Говоря, что Дмитрий Иванович был самым мудрым членом семьи, мать воспроизводила мнение старших – он умер, когда ей было всего шесть лет, но она его хорошо помнила, например похороны: пышная похоронная процессия проделала путь от дома, сначала в университет, оттуда в собор Св. Владимира, где его отпевали, затем на железнодорожную станцию – там ждал специально приготовленный вагон, чтобы отвезти прах в сопровождении семьи и других на место захоронения в Волынской губернии.

Отец Д. И. Пихно. «Киевлянин» (№ 215, 06.08.1913)

Мать Д. И. Пихно. «Киевлянин» (№ 215, 06.08-1913)

Похороны Пихно. «Киевская мысль» (1913)

Работая в университетском архиве в Киеве, я обнаружила большие фотографии его похоронного кортежа и могилы в либеральной газете «Киевская мысль», отражавшие значительность Пихно [106], несмотря на ее враждебность к нему и «Киевлянину». В «Киевской мысли» имелось и несколько длинных некрологов, а в некрологе в либеральной «Речи» (Петербург) говорилось: «Покойный был чуть ли не единственным умным реакционером в нашем черном стане».

Д. И. Пихно учился во Второй Киевской гимназии на стипендии, а затем, как стипендиат, закончил факультет гражданского права с золотой медалью. В Киевском университете, куда он поступил в семнадцать лет, он возглавлял партию студентов-либералов, поправев лишь в начале века, а также студенческий юридический кружок. Для заработка, но не только, он преподавал в прогрессивной начальной школе, основанной женщиной-врачом (И. В. Шатовой-Тальберг) в предместье Киева, продолжая интересоваться вопросами общего образования и после. Под влиянием своего учителя, будущего умереннолиберального министра финансов у Александра III, Н. Х. Бунге, он стал изучать политэкономию. После защиты магистерской диссертации («Коммерческие операции Государственного банка») Пихно был назначен доцентом кафедры политической экономии и статистики, а в 1897-м – профессором, у которого затем учился мой дед Билимович.

Как я пишу в главе о В. В. Шульгине, это он положил начало запутанным внутрисемейным связям, первой из которых было то, что В. В. был его сыном, а не В. Я. Шульгина. Пусть В. В. и писал вполне откровенно о собственных романах (и других родственников), этого факта он нигде не упоминает, придерживаясь семейной легенды. Возможно, им руководили нежелание компрометировать В. Я. и Д. И., а может быть, и правила приличия, но это лишь мои догадки.

Пихно занимался вопросами финансовой политики и денежного обращения, развития рынка, но больше всего железной дороги. Его докторская диссертация называлась «Железнодорожные тарифы: опыт исследования цены железнодорожной перевозки» (1888) [107], в ней он полемизировал с С. Ю. Витте, управляющим Обществом юго-западных железных дорог в то время, – они были политическими противниками. Дмитрий Иванович был членом так называемой Киевской экономической школы, основанной Бунге, в которую затем вошел Билимович. В целом ее представители совмещали принципы либеральной экономики Адама Смита и его последователей с германскими теориями, уделявшими особое внимание человеческой потребности, предельной полезности (utility) и антимарксистской теории спроса и предложения. Главным отличием киевской школы от российской теоретической экономики конца XIX века были ее антимарксистские установки [108].