Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

Ирина всю жизнь писала стихи и была членом парижского Объединения русских писателей и поэтов; она дружила с Игорем Чинновым и Владимиром Смоленским, ценившими ее творчество. (Чиннов в письме Юрию Терапиано заметил: «Стихи Ирины были не хуже тех, кого печатали русские литературные издания, но ее поэтической судьбе не было суждено сложиться в то время» [244].) Она прислала дедушке свою книгу под названием «Письма», вышедшую в 1962 году в Мюнхене. Стихи ему не понравились, но книгу он сохранил, и я недавно ее прочла. Это стихи одинокой мечтательницы, жившей прошлым и романтическими воспоминаниями. Меня поразило, что в них не было горечи, хотя ее жизнь сложилась неудачно.

Одно стихотворение, «Кремона» – так называется городок на севере Италии, – посвящено памяти знаменитого мастера Джованни Баттисты Гуаданини, который был оттуда родом. (Скрипки и виолончели Гуаданини и Гуарнери ценятся лишь немногим ниже сделанных Страдивари.) О возможном родстве со скрипичными мастерами мне рассказывала бабушка. Любопытно, что в начале романа «Пнин» мерцает Кремона – в город под названием Кремон (которого в Америке нет) Пнин с приключениями едет читать лекцию. Как я пишу в главе о ее тете, прадед Ирины, архитектор Александр (Alessandro) Гуаданини, перебрался из Италии в Россию в первой половине XIX века и женился на богатой тамбовской помещице. В стихотворении Ирины есть намек на красивую (скорее всего, вымышленную) версию происхождения ее рода – от мастера Гуаданини. О родстве ничего не говорится, но личная нота в стихотворении звучит. Возможно, это просто дань великому однофамильцу, но мне кажется, что главная тема стихотворения – удавшаяся жизнь в далеком прошлом.

В стихах Гуаданини нет прямых отсылок к ее роману с Набоковым, но в подтексте он присутствует. Так, в стихотворении «Дар», начинающемся со слов «Как отблеск жизни предыдущей…», скорее всего, подразумевается знаменитая книга, которую Набоков в те годы писал и упоминал в письмах к Ирине. В этом стихотворении лирическая героиня видит в зеркале отражение когда-то вдохновившего ее возлюбленного и клянется ему в вечной любви. Слова «отблеск» и «отражение» напоминают о Зине Мерц («мерцать») из «Дара». В стихотворении «Игра теней» влюбленные разминулись в парижском метро и отчаялись найти друг друга в этом лабиринте – но неожиданная встреча крадет минуты у «грядущего и его впадин одиночества». Бойд пишет, что последняя парижская встреча Ирины с Набоковым состоялась перед станцией метро [245]. Наконец, стихотворение «Письма», открывающее сборник, посвящено сказанным в письмах словам любви, которые живут вечно, «как в поэме»: «косолапая походка руки» любимого не может уничтожить «звучанья» его слов.

Очень возможно, что это стихотворение, как и вся книга, вдохновлено письмами Набокова, которые Ирина хранила всю жизнь, хотя Набоков и просил ему их вернуть. Где они и существуют ли вообще? Не вернув Набокову его писем, Ирина тем самым не позволила предать их роман полному забвению и вычеркнуть свое имя из биографии писателя. Переписку с Набоковым она завещала Татьяне Морозовой, жене иконописца Г. В. Морозова (1899–1993), державшего мастерскую в Париже. Никита Алексеевич Струве говорил мне, что эта переписка была продана, но кому – он не знал. Впрочем, и Бойд, и Шифф использовали ее в своих книгах.

«Весна в Фиальте» – мой любимый рассказ Набокова, что само по себе не оригинально. Его выделяли и критики, и исследователи, и сам автор. Я много раз разбирала его со студентами. Последним звеном в сюжете «Набоков – Гуаданини» стало мое знакомство с набоковедом Геннадием Барабтарло на славистской конференции. Он рассказал мне о своей гипотезе, согласно которой Ирина послужила прототипом Нины, героини этого рассказа. Доказательство Барабтарло привел такое: и муж Ирины, и жених Нины зарабатывали деньги, работая в тропиках [246]: «Теперь [бывший жених Нины] работает инженером в какой-то очень далекой тропической стране, куда за ним она не последовала» [247]. Малахов, как мы помним, работал инженером в Африке. Барабтарло также обратил мое внимание на «лающий голосок» Нины (вспомним о пуделях) и то обстоятельство, что и муж героини, и муж Ирины – в прошлом офицеры (впрочем, многие эмигранты прежде были офицерами).

Поездки в Конго на заработки тоже не были для эмигрантов редкостью, в особенности для тех, кто проживал в Бельгии [248]. В словенском архиве я нашла письма к моей бабушке от ее друга Андрея Чайковского (1885–1962), который подобно мужу Ирины уехал из Брюсселя на алмазные прииски Конго. В России Чайковский окончил Пажеский корпус и вышел в 5-й гусарский Александрийский полк, а после революции оказался в Белой армии [249]. В письмах бабушке он вполне по-гусарски описывал свои африканские путешествия и экзотические приключения [250].

Среди русских эмигрантов, ездивших на заработки в Африку, была и Шаховская с мужем, в 1930-е годы дружившие с Набоковым. Они прожили полтора года в Матади на реке Конго, где муж Шаховской работал в бельгийской импортно-экспортной фирме. О прибыльной работе в тропиках Набоков мог слышать и от них, и от Кокошкиной. Считается, что роман между Ириной и Набоковым начался только в 1937 году, а «Весна в Фиальте» была написана весной 1936-го и опубликована в «Современных записках» несколько месяцев спустя. Соответственно, едва ли Нина списана с Ирины, хотя Бойд высказал набоковеду Герарду де Врису догадку о том, что Набоков мог написать «Весну в Фиальте» под впечатлением от первой встречи с Гуаданини.

Свою догадку он основывал на датировке рассказа в сборнике «Nabokov's Dozen» (1958) 1938 годом: эта ошибка памяти, полагает Бойд, может означать, что у Набокова «Весна в Фиальте» ассоциировалась с Ириной [251]. Следует добавить, что в английском переводе рассказа есть упоминание Нины на пляже на юге Франции (Riviera), которого нет в русском оригинале. Если принять версию Бойда, то получается, что уже первая встреча с Ириной год ранее имела эффект удара молнии для Набокова, хотя надежных доказательств у нас нет. Судя по тому, что нам известно о его семейной жизни, этот роман был единственным.

След этого романа можно разглядеть в «Подлинной жизни Себастьяна Найта»: это образ роковой Нины Речной / Лесерф (об этом пишут Бойд и другие), во многом напоминающей Нину из «Весны в Фиальте». Это первый англоязычный роман Набокова; он был написан вскоре после разрыва с Гуаданини. Предмет роковой любви его героя, английского (по происхождению русского) писателя, – русская женщина. Самым любопытным пересечением сюжета «Подлинной жизни» с историей отношений Набокова с Ириной является просьба Себастьяна сжечь после его смерти любовные письма, полученные им от Нины. Его брат выполняет просьбу, не читая писем, и в результате им овладевает навязчивое желание найти их автора. Таким сюжетным поворотом Набоков как будто бросает вызов своим будущим биографам – тем, кто будет изучать его личную жизнь [252].