Анджей Ясинский - Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

- Кричали, наверное?

- Кричали, - ответил красноармеец.

С опущенными головами стали отходить от машины. Раненый юноша поднялся на локте и с мольбой заговорил.

- Братцы, не уходите, не бойтесь. Я же живой. Оставьте покушать. Вода у меня есть, - он указал на каску, - а вот кушать нечего.

Оставив раненому кое-что из еды, мы ушли. Настроение было подавленное. Темнело, наступал вечер. Нам же самим надо было где-то остановится, замаскировать машину, устроиться на ночь. Неподалеку вокруг сгоревшего дома были разбросаны какие-то бумажки. Наверное, листовки, - подумали мы и когда же подошли поближе, то оказалось, что это не листовки, а настоящие советские деньги. Их было много-много. Я никогда сразу не видел столько денег. Они лежали отдельными бумажками, попадались целые нераспечатанные пачки. Кто-то сказал:

- Наверное, в начфина бомбой угодило.

Деньги подействовали на всех опьяняюще. Даже самые флегматичные проявляли особую прыть. Вначале деньги клали в карманы, потом сняли вещмешки и стали набивать деньгами. Наш лейтенант сказал, что мы их сдадим по назначению. После его слов интерес к деньгам сразу исчез.

Спустя некоторое время Мишка развязал свой вещмешок и вытряхнул из него все до бумажки.

- Берите кому надо. - Сказал он. - Они тяжелые. Без них легче.

Глядя на него, то же самое сделали и другие. В конце концов интересно таскать на себе свое имущество. А чужие деньги, которые тебе придется сдавать к чему носить, да еще сколько. Хорошо, если тебя не обвинят в ограблении. Деньги мы побросали без сожаления, а, может быть, и с радостью. Даже стало как-то легче без них. "Вот так история" - рассуждали мы, - "Если кому рассказать потом в тылу - не поверят. Чтобы бросить столько денег! Может быть и до нас их кто-нибудь носил, но потом, перепугавшись, выбросил как и мы".

После дневных переживаний здесь, в тихой деревне, как-то сразу захотелось кушать. Решили пообедать шашлыком. Предложение всем понравилось. Неподалеку от сгоревшего сарая, где еще тлели толстые бревна, валялась убитая корова. Быстро нарезали крупные куски мяса, нанизали их на трехгранные русские штыки, что в изобилии валялись тут же примкнутыми к винтовкам. Подержали над тлеющими угольями и шашлык готов. Только почему-то вкус у нашего шашлыка был не шашлычный. Настоящий шашлык пахнет вкусно, аппетитно. Наш же имел запах неприятный и от него тянуло рвать. Я сразу отказался от такой еды. Мне казалось, что мы едим мертвечину и я отошел в сторону.

Ночь застала нас здесь же, в сгоревшем селе. Сами мы были растеряны, перепуганы, надеялись на нашего лейтенанта, а он сам не знал, что нужно делать и что предпринимать. Решили ночью не испытывать нашего счастья и переночевать в селе. Утром же, судя по обстановке будет видно, что делать. Стрельба с наступлением темноты прекратилась и только где-то далеко то чаще, то реже рвались бомбы. По-видимому, бомбили железную дорогу. Машину загнали в кустарник за селом. Надеясь, что здесь мы будем незаметны, без охраны и предосторожностей все сразу, уснули глубоким сном праведников.

Утром проснулись все сразу, как по команде. Рядом ходила лошадь. Увидев нас или еще что-то, лошадь заржала и разбудила всех. Солнце еще не взошло, но было уже светло. Прислушались. Стрельба была обычная, монотонная, без подъема и ожесточения. Стреляли, как и вчера вечером, на прежнем месте. Эта обычная перестрелка ни у кого не вызывала никаких чувств. Фронт был где-то километрах в 10-12. Так далеко загнал нас страх, а, может быть, и общее положение бегства и общей паники. Страшное дело эта всеобщая паника. Очень заразное явление. Этот страх смерти может остановить тоже страх смерти. Только более сильный и неотвратимый.

По- видимому, заградительные отряды в некоторых случаях вполне целесообразны и себя оправдывают. Решительные и суровые меры могут предотвратить тяжелые и далеко идущие последствия. Я вспомнил комиссара Бельченко с пистолетом в руках, убитых паникеров, цепь солдат и пулемет на пригорке. Воспоминания о страшном вчерашнем дне и мужественном Бельченко на меня подействовали благотворно. Я решительно настроился вернутся туда, где стреляют. На кой черт сдались мне эта штабная машина и ее дурацкое барахло. Пусть ее охраняет лейтенант. Ведь вчера-то я не собирался ездить на этой машине и не моя вина, что обстоятельства сроднили меня с этой машиной и ее пассажирами. Своими сомнениями я поделился с Мишкой. Он согласился со мной и сказал, что лучше всего будет, если мы вернемся все вместе с лейтенантом. Находясь под начальством лейтенанта мы чувствовали себя увереннее. Никто не смог бы заподозрить нас в дурном. Кроме всего, наличие при нас столь важной штабной машины с имуществом придавало нам определенный вес и смысл наших поступков. Лейтенант тоже все это понимал не хуже нас, а может быть, еще и получше. Но что мог он сделать! Мы были в полном неведении событий. Где сейчас находятся наши части, куда нам ехать? Что делать? Вскоре выяснилось, что все мы одинаково мучаемся одними и теми же сомнениями. Ведь другие-то еще дерутся. Значит, не все еще пропало. А кроме всего, если в панику ударились только мы, значит, мы трусы и дезертиры. Сами убежали, да еще и подвели других. Ведь мы связь штаба дивизии. Что нам делать?

Все сидели молча, смотрели вниз, изредка переговариваясь. Наш лейтенант тоже молчал и чего-то ждал. Нас-то конечно легко было понять, чего мы ждали. Мы ждали распоряжения своего лейтенанта. А он чего ждал и молчал?! Выждав подходящий момент, я, ни к кому определенно не обращаясь, сказал:

- Ну что, поехали?

- Куда? - Спросил лейтенант.

- Домой! - ответил я. Все засмеялись.

- А что, братцы-славяне, поехали на старое место. Может быть, фронт еще там! - сказал Мишка.

- Мое дело шоферное. Куда прикажете, - ответил шофер, - машина готова. Прикажете подать? - снова все засмеялись.

- Ладно, - сказал лейтенант, - поехали обратно, своих будем искать.

Агитировать никого не пришлось. Выехали из кустарника. Мимо тлеющих пожарищ, воронок от бомб и уже дурнопахнущих убитых людей и животных выехали на главную улицу бывшего села. Остановились. Дальше ехать было нельзя. На дороге нескончаемой вереницей в строю шел пехотный полк. Полк был еще не обстрелянный, подтягивался откуда-то из резерва и спешил на выручку, на передовую. Из разговоров с солдатами выяснилось, что полк идет своим ходом откуда-то издалека. Шли ночами. Днем прятались от авиации по лесам и оврагам. И вот, за эту ночь полк, проделав километров 40-50 пути, еще утром надеется занять позиции на передовой. Точного расположения фронта они не знали. Солдаты выглядели сильно уставшими. Видимо, беспрерывные ночные марши сильно измотали их. Они выглядели как уставшие невольники. Солдатские каски, противогазы, лопаты и все, что казалось тяжелым и за что не сильно наказывали, все было выброшено. Лишь у немногих на винтовках виднелись штыки. Другие либо утеряли их, а может быть, просто выбросили. Штыки нам всем, солдатам, иногда казались необъяснимым анахронизмом. Мы считали, поскольку нам не дали патронов, то и надежды наше командование возлагает на штыки. Казалось глупо, да куда денешься. Ты солдат и делай то, что тебе приказано. Не всем дано право размышлять, тем более высказывать свое мнение.