Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Владимир Роскин:

«Позвонив предварительно по телефону, приехали после бегов Полонская, Яншин и Ливанов. Пока готовился ужин, Олеша и Катаев, заметив настроение Владимира Владимировича, всё время подшучивали над ним… Но Владимир Владимирович был молчалив, мрачен, лишён остроумия».

Полонская описала внешний вид Маяковского:

«Он был очень мрачный и пьяный. При виде меня он сказал:

– Я был уверен, что вы здесь будете!».

Это утверждение Вероники Полонской вызывает всё тот же вопрос: кому верить – ей или Катаеву? Ведь ему показалось, что Маяковский совершенно трезв. И Павел Лавут, знавший Маяковского очень хорошо, убедительно свидетельствовал:

«Маяковский на публике говорил: “Вино я всосал с молоком матери – родился среди виноградников и пил его, как дети пьют молоко”…

… водки не признавал, разве что изредка, за компанию или в торжественно-новогодние дни».

Впрочем, и Катаева Владимир Владимирович тоже тогда удивил, и в «Траве забвения» появился эпизод:

« Маяковский… был совсем не такой, как всегда, не эстрадный, не главарь. Притихший. Милый. Домашний.

– Владимир Владимирович, хотите вареников?

– Благодарю вас.

– Благодарю вас да или благодарю вас нет?..

Однако в этот вечер Маяковского как будто подменили. Он вежливо отвечает:

– Да, благодарю вас».

То, что Маяковский был чрезвычайно мрачен и, как показалось Веронике, ещё и основательно пьян, конечно же, её не обрадовало. К тому же она была задета тем, что нарушено данное им же самим обещание – два дня не встречаться.

Владимир Владимирович был тоже очень недоволен – ведь Вероника в очередной раз обманула его: говорила, что не пойдёт к Катаеву, а сама пришла.

И оба принялись возмущаться.

У всех остальных настроение было приподнятое, весёлое.

Валентин Катаев:

«Молодой Борис Ливанов, в те времена ещё подававший большие надежды, красавец-актёр ростом почти с Маяковского, ну, может быть, на два пальца ниже, обаятельный простак и герой-любовник, уже хлебнувший сладкой отравы сценического успеха, весельчак и душа-парень, жаждал померяться остроумием с Маяковским и всё время задирался, подбрасывал ему на приманку едкие шуточки, однако безрезультатно. Маяковский отмалчивался.

Не отставал от Маяковского и молодой Яншин, тоже уже знаменитый на всю Москву, прославившийся в роли Лариосика в наимоднейшей пьесе Булгакова «Дни Турбиных», – тоненький, немного инфантильный, мягко ритмичный, полный скрытого мягкого юмора, не лишённого, однако, большой доли сарказма. Такому – палец в рот не клади, не доверяй его детской улыбке!»

Давая на следующий день показания следователю, Полонская сказала (орфография протокола):

«…он стал ко мне приставать на виду у всех и разговаривать; я ему отвечала неохотно и просила чтобы он ушел. На это он мне ответил что-то грубое вроде „идите к чорту это мое дело“. В квартире находились: КАТАЕВ, его жена, я с мужем, ЛЕВАНОВ и еще двое мужчин, которых я не знаю».

В написанных через восемь лет воспоминаниях ту же ситуацию Полонская представила немного иначе:

«Мы сидели за столом рядом и всё время объяснялись. Положение было очень глупое, так как объяснения наши вызывали большое любопытство среди присутствующих, а народу было довольно много. Я помню Катаева, его жену, Юрия Олешу, Ливанова, художника Роскина, Регинина, Маркова».

Все, кто находился в комнате, стали прислушиваться к словесной перепалке Маяковского и Полонской. А Яншин и вовсе «явно всё видел и готовился к скандалу ».

И вдруг…

«…у Владимира Владимировича вырвалось:

– О господи!

Я сказала:

– Невероятно, мир перевернулся! Маяковский призывает господа!.. Вы разве верующий?

Он ответил:

– Ах, я сам ничего не понимаю теперь, во что я верю!..

Эта фраза записана мною дословно. А по тону, каким была она сказана, я поняла, что Владимир Владимирович выразил не только огорчение по поводу моей с ним суровости ».

Валентин Катаев (в «Траве забвения»):

«Память моя почти ничего не сохранила из важнейших подробностей этого вечера, кроме большой руки Маяковского, его нервно движущихся пальцев – они были всё время у меня перед глазами, сбоку, рядом, – которые машинально погружались в медвежью шкуру и драли её, скубали, вырывая пучки сухих белых волос, в то время как глаза были устремлены через стол на Нору Полонскую – самое последнее его увлечение, – совсем молоденькую, прелестную, белокурую, с ямочками на розовых щеках, в вязаной тесной кофточке с короткими рукавчиками – тоже бледно-розовой, джерси, – что придавало ей вид скорее юной спортсменки, чемпионки по пинг-понгу среди начинающих, чем артистки Художественного театра вспомогательного состава…

С немного испуганной улыбкой она писала на картонках, выломанных из конфетной коробки, ответы на записки Маяковского, которые он, жестом игрока в рулетку, время от времени бросал ей через стол и, ожидая ответа, драл невычищенными ногтями пыльную шкуру медведя…»

Когда конфетная коробка была вся изорвана на картонки, Маяковский, по словам Владимира Роскина, достал из кармана блокнот в дорогом переплёте, написал в нём что-то, вырвал листок и попросил передать его Полонской:

«Мне показалось странным, что человек, который так любит и ценит добротные вещи: прочные ботинки, хорошее перо, который становится на коленки, чтобы ему вернули любимую авторучку, сейчас рвёт, не жалея, из такой книжки листы. Видно было – сильно нервничал».

Если бы Роскин спросил у Маяковского, почему он делает то, чего за ним никогда не замечалось, то наверняка получил бы ответ, что прежнего Маяковского уже нет, поэтому ему, Маяковскому нынешнему, всё дозволено. И он продолжал писать и вырывать листки из « добротного » блокнота, отсылая их Веронике Витольдовне. Она потом вспоминала: «Много было написано обидного, много оскорбляли друг друга, оскорбляли глупо, досадно, ненужно ».

В дневнике Михаила Презента, в который был занесён рассказ Василия Регинина, никакого драматизма в тот вечер отмечено не было:

«Мирно ели, пили чай с тортом. Маяковский писал записки Полонской, та отвечала. „Флирт цветов“, – шутили остальные и в знак такой оценки переписки вручили взятую из тортовой коробки карточку с изображением незабудок ».

Это ли или что-то другое Маяковскому не понравилось. Он встал и вышел в другую комнату.

Его отсутствие продолжалось довольно долго.

Владимир Роскин:

«Хозяйка дома забеспокоилась, что его нет. Катаев сказал: "Что ты беспокоишься? Маяковский не застрелится. Эти современные любовники не стреляются "».