Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

– Я позвоню. У тебя есть деньги на такси?

– Нет.

Он дал мне 20 рублей.

– Так ты позвонишь?

– Да, да».

В показаниях Полонской, записанных следователем, этот эпизод (в орфографии протокола) выглядит так:

«Собираясь уходить на репетицию в театр – он заявил, что провожать он не поедет и спросил меня есть-ли деньги на такси. Я ответила – нет. Он мне дал 10 рублей, которые я взяла; простился со мной, пожал мне руку».

И Полонская вышла из комнаты. В воспоминаниях она пояснила:

«Владимир Владимирович запугал меня. И требование бросить театр. И немедленный уход от мужа. И желание запереть меня в комнате. Всё это так терроризировало меня, что я не могла понять, что всё эти требования, конечно, нелепые, отпали бы через час, если бы я не перечила Владимиру Владимировичу в эти минуты, если бы сказала, что согласна.

Совершенно ясно, что как только бы он успокоился, он сам понял бы нелепость своих требований.

А я не могла найти нужного подхода и слов и всерьёз возражала на его ультиматумы. И вот такое недоразумение привело к такому тяжёлому, трагическому концу».

Сестра Маяковского, Людмила Владимировна, в воспоминаниях написала (как бы продолжая рассуждения Вероники Полонской):

«Когда она сбегала по лестнице, и раздался выстрел, то тут же сразу оказались Агранов, Третьяков и Кольцов. Они вошли и никого не пускали в комнату ».

На самом деле всё происходило совсем не так: не было ни сбегания по лестнице, ни внезапного появления гепеушной троицы.

Вот как описала этот момент (в воспоминаниях) сама Полонская:

«Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери. Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти.

Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновение, в комнате ещё стояло облачко дыма от выстрела.

Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко. Я помню, бросилась к нему и только повторяла бесконечно:

– Что вы сделали? Что вы сделали?

Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и всё силился поднять голову.

Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые…

Потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть».

Василий Васильевич Катанян описал этот момент очень эмоционально:

«До конца жизни Вероника Витольдовна не могла забыть его открытые глаза, которые всё ещё смотрели на неё после выстрела, этот его угасающий взгляд… И однажды, уже на закате жизни в Доме ветеранов сцены, она поразилась строкам Лермонтова, словно написанным про последний взгляд умирающего – другого – поэта:

Лили Брик, вернувшаяся в Москву через три дня, сразу же написала письмо Эльзе Триоле, в котором были такие слова:

«Стрелялся Володя, как игрок, из совершенно нового, ни разу не стрелянного револьвера; обойму вынул, оставил одну только пулю в дуле, а это на пятьдесят процентов – осечка. Такая осечка уже была 13 лет тому назад, в Питере. Он во второй раз испытывал судьбу. Застрелился он при Норе, но её можно винить, как апельсинную корку, о которую поскользнулся, упал и разбился на смерть».

Здесь Лили Брик ошиблась – «13 лет тому назад» Маяковский стрелялся из велодога, в котором пули находились в барабане. Если оставить только одну пулю и прокрутить барабан, осечка возможна. А пистолет (не револьвер) с «одной только пулей в дуле » выстрелит обязательно. Но обратим внимание на такие слова этого письма: «Застрелился он при Норе…». При Норе, то есть на её глазах.

Однако сама Вероника Витольдовна утверждала, что выстрел она услышала, находясь уже в коридоре. И закричала:

– Маяковский застрелился!

Вот какие показания дала она следователю через час-другой после выстрела (орфография протокола):

«Я вышла за дверь его комнаты, он остался внутри ее, и направляясь чтобы идти к парадной двери квартиры, в это время раздался выстрел в его комнате и я сразу поняла в чем дело, но не решалась войти, стала кричать. На крик выбежали квартирные соседи и после того мы вошли только в комнату; МАЯКОВСКИЙ лежал на полу с распростертыми руками и ногами с ранением в груди. Подойдя к нему спросила, что вы сделали, но он ничего не ответил. Я стала плакать, кричать и что дальше было не помню».

А вот что запомнилось соседу Маяковского, Николаю Кривцову (орфография протокола):

«По истечении 10–15 м. я будучи в своей комнате услышол какойто хлопок, вроде удар в ладоши и в этот-же момент зашла комне Скобелева и скозала взволнованным голосом, что в комнате Маяковского, чтото хлопнуло…»

Наталья Скобелева (народный следователь записал её под фамилией Скобина) дала такие показания (орфография протокола):

«…не прошло 15–20 минут, как я в кухне услышала выстрел в компоте Маяковского, звуком как из пугача, выйдя из кухни в другую компоту тутже сообщила Кривцову Николаю Осиповичу, о том что у нас несчастье, он спросил какое, я сказала что у Маяковского выстрел, несколько сикунд было тихо, я слышала только какойто звук Маяковского, прислушиваясь что дальше будет, находясь у дверей кухни которая находится напротив дверей комнаты у Маяковского, видела как открылась дверь комнаты и в это же время услышала крик Полонской, "спасите "хваталось за голову, котороя вышла из комноты, я в месте с Кривцовым, броселись во внутрь комноты то Маяковский лежал на полу».

Николай Кривцов (орфография протокола):

«…я тут-же в месте с Скоболевой, вышел из своей комноты напровляясь ити к квортире Маяковского, в этот момент дверь комноты Маяковского, была аткрыто и отудо бежала с криком неизвестная гражданка как я потом узнал по фамилии Полонская, кричала „спасите, помогите“ „Маяковский застрелился“ напровляясь к нам в кухню, в первые из кухни Полонскую, я видал находившуюся на пороге комнаты занемаемую Маяковским, дверь была аткрита, утверждать былали ана в компоте в момент выстрела или зашла после его немогу, но этот промежутак был несколько сикунд, после ее криков я тут-же зашол в комнату <���…> тутже позвонил по телефону вызвал скорую помощь…»

Наталья Скобелева (орфография протокола):

« Кривцов, стал звонить по телефону в пункт скорой помощи а я побежола на лесницу и стала кричать на крик сошлись соседки, Полонская была тоже тутже в компоте…»

Николай Кривцов (орфография протокола):