Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Пропущенный в комнату Лавут увидел:

«На полу – широко раскинувшееся по диагонали тело. Лоб тёплый, глаза приоткрыты ».

Та же картина – в воспоминаниях Елизаветы Лавинской, которой Агранов показал фотоснимок поэта:

«Это была фотография Маяковского, распростёртого, как распятого, на полу с раскинутыми руками и ногами и широко раскрытым в отчаянном крике ртом. <���…> Мне объяснили: "Засняли сразу, когда вошли в комнату Агранов, Третьяков и Кольцов "».

Но вернёмся к воспоминаниям Лавута:

«В эту минуту я остался один – нет, не один, а один на один с неживым Маяковским. Невозможно было поверить, что его нет… Казалось, что он вот-вот пересилит смерть, встанет и скажет: „Это я пошутил, надо жить, надо работать!“

На письменном столе – телефон. Позвонил в ЦК партии, в ФОСП и на "Красную розу "Людмиле Владимировне ».

Павел Лавут впоследствии говорил, что он позвонил и в ОГПУ – Агранову. Надо полагать, что сделал он это в самую первую очередь. И лишь затем последовали остальные звонки.

Казалось бы, действия Лавута вполне логичны – событие ведь, в самом деле, было чрезвычайным.

Удивляет другое: откуда у рядового, ничем особо не выделявшегося администратора, организатора лекций и поэтических выступлений, вдруг оказались номера телефонов не только ЦК партии, но и ответственнейшего гепеушного начальника? Даже если поэт и познакомил Лавута с Аграновым, это вовсе не означает, что Яков Саулович тотчас дал Павлу Ильичу номер своего служебного телефона.

Ситуация кардинально меняется, если предположить (а мы уже это предполагали), что Лавут был сотрудником ОГПУ. И на свою « административную » должность он вполне мог быть назначен всё тем же Яковом Аграновым (чтобы помогать организовывать выступления Маяковскому). Поэтому и «организаторская» деятельность Павла Ильича была столь успешной – ведь он действовал не просто от имени какого-то стихотворца, а от имени ОГПУ, могущественнейшего ведомства.

С помощью этого предположения легко разгадывается и другая загадка – как мог Лавут проникнуть в комнату поэта. Ведь перед нами вопиющее нарушение элементарного милицейского порядка! Постовой караулил дверь, за которой находился только что застреленный человек (пока ещё неизвестно, кем именно застреленный). Милиционер наверняка отлично знал, что в таких случаях никого из посторонних в комнату пропускать нельзя. Мог ли он пропустить в неё неизвестно откуда взявшегося гражданина?

«Упросить » бдительного стража можно было только одним способом – показав ему служебное удостоверение, разрешавшее проход всюду. И Павел Лавут, вне всяких сомнений, такой документ предъявил (как только соседи «на короткое время отошли от дверей»), после чего беспрепятственно прошёл туда, куда ему было нужно.

Кстати, читая, как описано Лавутом то, что он увидел, тоже трудно поверить, что это описание принадлежит перу скромного «устроителя лекций и поэтических выступлений »:

«Маяковский стрелял левой рукой – он был левшой. Стрелял из недавно подаренного маленького браунинга. Пуля попала в самое сердце ».

Вскоре в квартире появились сотрудники милиции и ГПУ. Комнату поэта опечатали, о чём был составлен соответствующий документ (орфография – участкового инспектора Курмелёва):

«Акт

1930 года Апреля 14 дня. Я потдежур уч. инспектор Курмелев. прибыл номесто убийства гр-н. Мояковского Причем осмотр труппа было произведино Нор. следователем Сыртцовым который взял Акт осмотро труппо по освобожденею комноты трупп нопровлин вего квортиру Воронцова улица. 5. Гендрик робочий кобинет по Адресу Лубянски проезд дом № 3/6. кв. 12. опечотоно печотию 39 одм, в компоте находится сундук который опечотон печотию оперода О.Г.П.У. в Присустствия понятых. Престовителей, от домо упровения дома № 3/6 по Лубянскому проезду тов Поляков

Уч. инспектор 39 одм Курмелев…».

Упомянутый Курмелёвым «Нор. следователь Сыртцов » был народным следователем Иваном Сырцовым, который сразу же приступил к процедуре дознания. В его протоколе появилась первая запись, впоследствии многократно повторенная биографами поэта. В ней говорилось, что…

«…высокий мужнина средних лет в желтой рубашке с черным галстуком-бабочкой, в шерстяных коричневых брюках и желтых ботинках лежал на полу, широко раскинув руки».

В этом «Деле» есть ещё одна запись, на которую обратил внимание Валентин Скорятин: номер браунинга Маяковского указан – 269 979, но тут же стоит другой написанный карандашом – 312 045.

Опросив соседей, следователь послал за Полонской.

Сообщив по телефону о случившемся всем, кому следовало, Павел Лавут вышел из комнаты:

«Когда я выглянул на площадку, моим глазам предстала тяжёлая картина: на лестнице, едва передвигая ноги, поднималась Полонская в сопровождении помощника директора МХАТа Ф.Н.Михальского: самостоятельно, как мне кажется, она не дошла бы. Она направлялась не в эту квартиру, а в соседнюю, где её ждал товарищ, снимавший следствие».

В книге Аркадия Ваксберга сказано:

«Полонскую прямо с репетиции вызвали к следователю, куда её сопровождал Яншин».

По версии Ваксберга получается, что Вероника Витольдовна после всего, что произошло, отправилась в театр и стала там репетировать. Но ведь такого просто быть не могло! Неужели Ваксберг этого не понял? К тому же и в показаниях Полонской следователю чётко сказано (орфография протокола):

«В-скорости приехала мать, с которой я поехала на ее квартиру – Мал. Левшинский пер. д. № 7, кв. 18, откуда меня и пригласили приехать обратно на Лубянку в квартиру МАЯКОВСКОГО».

В дневнике Михаила Презента сказано:

«В.В.Полонская была задержана на квартире Маяковского. Её до вечера допрашивали. Это, говорят, повторялось долго. Её отпускали на вечер играть в театр».

Много лет спустя в воспоминаниях Полонская напишет:

«…катастрофа 14 апреля была для меня так неожиданна и привела меня сперва в состояние полнейшего отчаяния и иступления. Отчаяние это закончилось реакцией какого-то тупого безразличия и провалов памяти».

Павел Лавут:

«По лестнице бегут двое мужчин: Керженцев и Кольцов (они были в ЦК, когда я туда звонил). Приехали сестры Маяковского – Людмила и Ольга… Появились друзья, близкие знакомые, поэты и писатели ».

Гепеушников (Агранова, Гендина и ответственных сотрудников оперативного отдела Ал невского и Рыбкина), которые наверняка примчались раньше всех прочих, Лавут вообще не упоминает. И это тоже говорит о его причастности к грозному ведомству – своих там « засвечивать » было не принято.