Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю

У штаба – десяток «наблюдательных пунктов». Наблюдают за лесом, за охотой, за рекой. Заметили браконьера или шалопая, что палит во что попало, – пожалуйте в штаб для разговора. Одно предупреждение, другое. Не помогает – сдайте ружьецо.

Недавно поймали порубщика. Три березки изничтожил. Судили в штабе комсомольским судом. Мудрое вынесли решение: «Опозорить на весь район через газету. А в наказание чтобы посадил двести молодых березок. Саженцы – за его счет. Из комсомола пока не исключать». Хороший штаб! Создать такой можно в каждом районе.

Серый неприветливый день. По воде плывут жухлые ивовые листья. Перед дальней дорогой тревожно хлопают крыльями птицы в камышах. На реке ни души. Словно метелкой смахнул октябрьский ветер неутомимых удильщиков… Э, нет, это дилетанты разбежались от дохнувшей холодом воды, а настоящий удильщик верен себе. На крутом бережку, у парома, – рыбак. Сидит, завернувшись в плащ. У парома скрежещут тормоза машин, груженных свеклой, в воде плавают арбузные корки, плещутся утки, привлеченные подачками пассажиров… У парома ругань и смех, мычание волов. Совсем неподходящее место для ловли.

Подхожу. Шепотом спрашиваю:

– Ну как?

– Так как-то все, – так же тихо отвечает парень.

Я понимающе киваю головой и присаживаюсь рядом.

– На что ловите? – не выдерживаю я.

– Да вот, – рыбак показывает аккуратные, как спичечные коробки, ломтики жмыха.

«Как же он сажает эту приваду на крючок?» – думаю я, но не спрашиваю, чтобы не показать свои скудные познания в мудрой рыболовной науке. Дожидаюсь, когда парень начнет менять насадку… Боже мой, что же это такое! На конце лески совсем нет крючка. Вместо него мотается костяная пуговица. Точь-в-точь такая, как на плаще. Протираю глаза. Пуговица! А чуть выше укреплен схваченный резинкой жмых. Я не выдерживаю и, забыв о всяком рыболовном этикете, начинаю расспрашивать. Парень улыбается, видимо, довольный произведенным впечатлением.

– Китайский способ. Недавно дружок вернулся из командировки, говорит, в Китае многие так ловят. Я вот вроде вас не верил, а потом: дай попробую. И что бы вы думали, в первый же день приволок домой двух здоровенных сазанов. В нашем рыболовном деле всяк по-своему с ума сходит. Я вот пристрастился к этому методу. Уж очень забавно все получается. Если есть время, я вам всю теорию этого дела расскажу.

Киллограмма четыре будет. Не меньше.

Представьте себе голодного сазана. Рыщет он по илистому дну и вдруг – жмых. Ай да лакомая добыча! Забыв обо всем на свете, сазан начинает сосать. А дальше… Случалось вам летом где-нибудь на крылечке тянуть из стакана пахучий чай? Вы разомлели от удовольствия, и вдруг – муха. Садится, проклятая, то на нос, то на щеку, вы отмахиваетесь и наконец прихлопываете ее. Очень похоже ведет себя и сазан. Мотается по течению на поводке пуговица, надоедливо бьет по жабрам, нарушает сладкий обед. Вертится сазан, отпихивает пуговицу и наконец, разозлившись, хватает ее ртом. Пуговица – вещь не съедобная. Это сазан определяет сразу. Выбрасывает. Но выбрасывает не изо рта, а пропускает через жабры, как всякий несъедобный мусор. Понимаете? Сам на кукан садится. А над водой поплавковая сигнализация. Сразу видишь, когда он, сазан, обедает и когда проделывает операцию с пуговицей. Тут уж надо не зевать, на берег его, голубчика.

Я бы сразу поверил в эту теорию, если бы на кукане сидело хоть одно вещественное доказательство, но кукан по-прежнему был пуст.

Рыбак тоже почувствовал, что теория без практики мертва.

– Возвращаться-то скоро будете? Загляните, может, захотят еще сазаны пообедать.

Часа через два я снова спустился к парому. По-прежнему скрежетали машины, на чем свет стоит ругал какого-то шофера паромщик. Рыбак тоже сидел на своем месте.

– Идите сюда, – махнул он рукой. – Вот он! Килограмма четыре будет, не меньше. А один сошел. Раза в два больше, пуговицу оторвал. Придется еще одну от плаща отпороть…

Хотелось посидеть с этим парнем, но, взглянув на переправу, я увидел, что все готово к отплытию.

…С другого берега я увидел, как парень в плаще метнулся к воде. Быстро-быстро заработал руками. И вот уже любопытные пассажиры окружили рыбака, разглядывают вторую рыбину. Я пожалел, что не спросил парня: можно ли другую какую-нибудь рыбу заманить на пуговицу или только глупый сазан никак не догадается выбрасывать пуговицу изо рта.

Мы с Ниной первый раз на заводе. Я – по службе, Нина определяется на работу, ей разрешили осмотреть производство.

День утомительной ходьбы. Шутка ли, подняться по сотне лестниц, пройтись по огромным корпусам, мимо башен и баков высотой с пожарную вышку! Велик завод. Блуждаем по этому царству большой химии, как два муравья, попавшие в ящик телевизора. Зато сколько нового узнаем! Вечером, усталые, вооружившись куском мела, устроили друг другу шутливый экзамен. Сидим возле большого поваленного бака.

Утро. Семья Михедов идет на работу.

Нина еще не разучилась строчить формулы. На темном железе бака они получаются четкими, как на школьной доске. Каучук из спирта! Огромный сложный и тонкий процесс. Нина умещает его в двух ветвистых строчках.

– Хорошая девушка к вам поступает, – сказал я в заводоуправлении, – видно, любит химию, знает много.

– Так она же из семьи Михедов… Двадцать человек – все химики.

И вот в руках у меня снова пропуск «во все цехи». Разыскать родственников Нины – нелегкое дело. На заводе у Нины отец, трое дядей, тетка, родная сестра, пятеро двоюродных сестер и братьев, невестки, свояки…

– Всех не перечтешь, – улыбнулся отец девушки, Михаил Федотович. – Разыскивайте старшего брата, Андрея. Он в нашем «химическом семействе» за коновода, все расскажет.

Андрей Федотович Михед неуловим. Отыскиваю его только к вечеру в кладовке, где выдавалась спецовка уезжающим в подшефный колхоз. Сидим, беседуем.

– Как начиналась династия, спрашиваете? – старший Михед барабанит пальцем по железу. – Долгая история…

Андрей Федотович неторопливо разворачивает клеенчатый пакет. Желтая фотография: пустошь, песок. На переднем плане четверо парней с холщовыми сумками и лопатами. Надпись: «Даешь химию! Даешь каучук! 1930 год».

Родом Михеды с Украины, с Полтавщины. Собирая сыновей в дорогу, старая мать положила в чистые холщовые сумки по краюхе хлеба, сало и, конечно, бандуры – с ними сыновья не пожелали расставаться. Пошли четыре деревенских парня, четыре брата, четыре известных на всю округу бандуриста искать долю.