Дмитрий Лисейцев - Царь Иван IV Грозный

Овдовевшая Елена Глинская довольно быстро после смерти супруга сошлась с одним из бояр, князем Иваном Федоровичем Овчиной Телепневым-Оболенским. Отношения между княгиней-регентшей и ее фаворитом не были секретом для московского двора и были настолько явными, что спустя некоторое время даже поползли слухи о том, что именно князь Иван Телепнев является настоящим отцом маленького великого князя. Укреплению позиций Ивана Телепнева способствовало и то обстоятельство, что его родная сестра, Аграфена Челяднина, была кормилицей малолетнего великого князя. Положение фаворита великой княгини все более упрочивалось, и в январе 1534 г. (не более чем через два месяца после кончины Василия III) Телепнев уже имел высокий придворный чин конюшего, считавшийся тогда наиболее почетным в боярской среде. Такие представления о чине конюшего сохранялись и в следующем, XVII столетии. Живший в России в начале XVII в. французский наемник капитан Жак Маржерет, например, писал, что «высшая должность в России – главный смотритель конюшен, его называют Конюшим боярином»; о том же сообщает анонимный автор другого ценного источника по истории России начала XVII века – «Записки о царском дворе»: «Конюшей бывает началной боярин». Наконец, наиболее подробно бытовавшие в придворной среде представления о статусе конюшего выразил в середине XVII века беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин: «А кто бывает конюшим, и тот первой боярин чином и честию; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем, кромь того конюшего, иному царем быти некому, учинили б его царем и без обирания». Неудивительно поэтому, что стремительный взлет влияния князя Телепнева вызывал раздражение у многих при московском дворе. Родной дядя правительницы, князь Михаил Львович Глинский, имевший на племянницу огромное влияние в первые месяцы ее регентства, попытался ослабить влияние набиравшего силу фаворита, указав княгине Елене Васильевне на недопустимость ее слишком вольного поведения, недостойного положения вдовы, находящейся к тому же в трауре по покойному мужу. Ответ Елены Глинской оказался быстрым и жестоким – в августе 1534 г. князь Михаил Глинский был схвачен по обвинению в государственной измене, брошен в темницу и заморен голодом.

Это окончательно отбило у бояр всякую охоту оспаривать права регентши на единоличную власть в стране. Тем более что в августе 1534 г. началась война с Великим княжеством Литовским, известная как Стародубская война. Наиболее упорные боевые действия развернулись в 1535 и 1536 гг. Несмотря на героическую оборону Стародуба, возглавленную двоюродным братом фаворита Елены Глинской, князем Федором Телепневым, литовцы смогли овладеть крепостью и вырезали в захваченном городе до 13 тысяч мирных жителей. Как вспоминал позднее сам Иван Грозный, литовские войска «воевод наших, и детей боярских с женами и с детьми многих поимали и порезали, как овец». Однако на другом направлении, под Себежем, неприятель потерпел поражение, отступавшее по льду Себежского озера 20-тысячное польско-литовское войско провалилось под лед и практически полностью погибло. В феврале 1537 г. по просьбе великого князя литовского Сигизмунда I Старого война была прекращена подписанием перемирия, по которому приобретения Литвы ограничивались городом Гомелем с ближайшей округой.

Вскоре по окончании Стародубской войны неблагосклонное внимание правительницы привлек последний из сыновей Ивана III, удельный князь Андрей Иванович Старицкий, двор которого был прибежищем для многих недовольных регентством Елены Глинской. В мае 1537 г. он поднял мятеж против правительства Елены Глинской, бежал из Старицы и двинулся с верными ему людьми к Новгороду, намереваясь склонить этот город на свою сторону. Однако достичь своей цели мятежный удельный князь не успел: настигнутый правительственным отрядом, возглавленным фаворитом Елены Глинской, князем Иваном Телепневым, он поверил клятвенному обещанию полной амнистии и отправился в Москву. В столице Андрей Старицкий немедленно был взят под стражу, а Ивану Телепневу регентша для вида даже объявила опалу за самовольную гарантию неприкосновенности мятежнику. Андрей Старицкий был отправлен в ссылку и вскоре, в декабре того же года, скончался. Семья князя Андрея еще три года после этого оставалась под стражей, а Старицкий удел был «взят на государя».

Помимо расправ с недовольными правлением регентши и потенциально опасных для ее сына лицами, правительство Елены Глинской занималось и в полном смысле этого слова созидательной деятельностью. В 1535 г., в частности, началось продолжавшееся три года строительство Китайгородской стены, протяженность которой составила около 2,5 км при 12 башнях. В случае вражеского нападения (наиболее вероятным в те времена полагали прорыв к столице крымских татар) новая укрепленная линия могла защитить большую часть населения Москвы. С именем Елены Глинской связано также проведение важной денежной реформы. В феврале 1535 г. был оглашен указ, вводивший на территории всей страны единое денежное обращение. Проводимая денежная реформа подразумевала ликвидацию денег, которые ранее чеканились в удельных княжествах. Кроме того, в целях экономии правительство Елены Глинской пошло на «порчу монеты» – при прежнем номинале вес серебряных денег уменьшался примерно на 15 %. Самой крупной монетой, которую чеканили на новгородском монетном дворе, стала копейка (на аверсе монеты было помещено изображение всадника с копьем). Весила копейка 0,68 г. Московский монетный двор чеканил монету такого же веса, но с изображением всадника с саблей в руке, вследствие чего она стала называться сабляницей. Монета вдвое меньшего веса именовалась денгой, а еще более мелкая монета, достоинством в половину денги, звалась полушкой. Покупательная стоимость этих серебряных денег была довольно высокой – стоимость одного пуда ржи в те годы не доходила до 5 копеек, а пуд овса стоил около полутора копеек.

Разумеется, маленький великий князь Иван Васильевич в государственных делах настоящего участия принимать еще не мог, но формальный статус правителя Московского государства обязывал его быть участником официальных церемоний. Ивану не исполнилось и четырех лет, когда летом 1534 г. ему пришлось дать первую в своей жизни аудиенцию – он принимал приехавшего из Крымского ханства посла. При этом великий князь совершал все полагавшиеся по дипломатическому протоколу действия: «корошевался» (традиционный для контактов с восточными государствами дипломатический обряд корошевания сочетал в себе рукопожатие и объятие) с послом, подавал ему кубок с медом, одаривал платьем. Правда, традиционного в таких случаях приглашения к столу не было – «того для, что еще ел у матери, а у себя столом не ел». Вероятно, Иван не только ел, но и жил в эти годы в покоях матушки. Возраст великого князя вполне оправдывал некоторые изменения в дипломатическом протоколе. Литовскому посланнику, которого принимали в Кремле в августе 1536 г., незадолго до шестилетия Ивана IV, было от имени маленького государя сказано: «Пригоже нам было тебя жаловати, ести к себе звати, да еще есмя леты несовершенны, и быти нам за столом – и нам будет стол в истому». Разумеется, великий князь Иван Васильевич должен был участвовать и в других официальных церемониях; вместе с матерью и младшим братом он выезжал на богомолье за пределы Москвы. Последняя из таких поездок, в Можайск, состоялась в январе 1538 г.