Игорь Каберов - В прицеле свастика

Близ Луги стрелка бензиномера предательски подошла к нулю. Я стал поглядывать — где бы приземлиться. «А как же ребята? Ведь у них тоже…» Только я подумал об этом, как мотор фыркнул и умолк, потом ожил, но вскоре еще раз «обрезал» и остановился уже окончательно. Впервые увидел я в полете беспомощно остановившийся винт.

«Спокойствие, спокойствие!» — говорю я себе. Глаза лихорадочно обшаривают землю, отыскивая площадку, на которую можно было бы сесть. Впереди, чуть справа, виднеется озеро, рядом с ним — большое поле, а на поле — лошади. Я захожу на посадку и вижу, что за мной планирует еще один самолет с остановившимся винтом. По наставлению, при посадке вне аэродрома не положено выпускать шасси. Но ломать машину жалко, К тому же передо мною ровное поле. Не раздумывая, берусь за ручку тросовой лебедки и выпускаю шасси…

Высота быстро падала. Лавируя между пасущимися лошадьми, я благополучно приземлился. Не поле, а настоящий аэродром! Будто кто-то специально приберег его для нашей вынужденной посадки. Я выскочил из машины и увидел приземляющиеся самолеты друзей.

Алиев сел хорошо. Следом за ним планировал Годунов. Он взял немного правее. Перед ним стояла лошадь. Я пытался указать ему на нее, но столкновение было уже неизбежным. Впрочем, все это выглядело довольно — таки странно. Лошадь как-то неправдоподобно легко перелетела через кабину летчика и, не задев киля, упала на землю. Машина остановилась, из нее ошалело выскочил Годунов. Он обежал вокруг самолета, потрогал винт, пощупал что-то на капоте. Когда сел Костылев, мы с Алиевым подбежали к месту происшествия. Годунов собирал в траве куски фанеры. Это, как выяснилось, были «останки лошади». Несколько других фанерных лошадей там и сям стояли в поле.

Оказывается, мы были на замаскированном таким образом настоящем аэродроме. Несколько дней назад отсюда улетела на фронт одна из авиационных частей. Тем временем комендант гарнизона решил замаскировать аэродром под выпас. Вскоре мы познакомились с этим молодым человеком, носившим звание капитана. Он рассказал нам, что остался в Череменецком гарнизоне один. Военнослужащие уехали, их семьи эвакуировались. Комендант водил нас по опустевшим домам гарнизона, предлагая на выбор любую квартиру. В его распоряжении была всего одна настоящая, не фанерная, лошадь. На ней он отправлял на ближайшую станцию. Патроны, которых, по словам коменданта, на складе было столько, что и за год не перевезти.

— Что же вы будете с ними делать, если…

Капитан твердо ответил, что в крайнем случае боеприпасы и горючее будут взорваны.

Самолеты мы заправили быстро, а моторы запустить сразу не удалось: аккумуляторы оказались слабыми. Но предприимчивый комендант достал кусок старого амортизатора, и приспособление для проворачивания винта вскоре было готово. Запустить удалось только самолет Костылева. Лететь в часть за техником и аккумулятором было поручено мне.

Через полчаса я уже был дома.

— Что случилось? Где остальные? Почему вы не на своем самолете? — засыпали меня вопросами товарищи по службе.

Узнав, в чем дело, они облегченно вздохнули и сообщили мне, что Соседин потерял нас и произвел, посадку в Котлах, Я поспешил с докладом к командиру. Но техник звена Снигирев остановил меня:

А у нас тут… Не вернулся с задания Матвей Ефимов.

Ефимов? С какого задания?

— После вас, примерно через час, вылетела еще одна группа истребителей на сопровождение бомбардировщиков. Возглавил ее Ефимов, и пошли они тоже туда, в район Пскова. Недавно, перед вешим прилетом, возвратились. Как получилось с Ефимовым, не знаем, но старший лейтенант Киров говорит, что они его просто потеряли из виду.

— Это командира-то своего потеряли из виду? На кого же они глядели тогда?

Охваченный горьким чувством, я побежал на КП. Новиков встретил меня молча. Он не проронил ни звука, пока я докладывал о нашем полете. Потом, обведя на карте кружочком место посадки, командир встал, отдал распоряжение о подготовке на утро самолета УТИ-4 и сказал:

— Возьмете Дикова и с рассветом — на Череменец. Я негромко произнес «Есть!» и вышел. Как это надо

было понимать, что Новиков даже не упомянул о Ефимове? «Видимо, он не верит в его гибель», — подумал я. Мне тоже не верилось в это. Ефимов не мог пропасть бесследно, не такой он был человек. Ко мне удрученно подошел Киров. Худое лицо Федора Ивановича, кажется, еще больше осунулось.

— И боя-то не было, — тихо, будто лично он был повинен во всем, заговорил Киров. — Конечно, зенитка могла зацепить осколком. Обстрел был сильный, но… По — моему, он просто сидит где — нибудь на вынужденной, и все.

Вокруг нас собирались люди.

А может, с самолетом случилось что, — предположил кто-то.

Самолет подготавливая техник Ситников, — твердосказал инженер Сергеев. — Значит, причина в другом.

Все с уважением посмотрели на Ситникова. Такой похвалы до сих пор не заслужил никто.

Утром мы с Диковым были уже в воздухе. Двухместный учебно — тренировочный истребитель УТИ-4 не имел ни бронеспинок, ни вооружения. 170 — километровое расстояние до Череменца я решил пройти на малой высоте. Стремительно мчались навстречу и скрывались под крылом телеграфные столбы, деревья, кусты, идущие по дороге машины. За Лугой на шоссе мы увидели колонну наших войск на марше. Шли они в сторону фронта, и мне пришло в голову приободрить их покачиванием крыльев. Но только я развернул машину в сторону колонны, как бойцов словно ветром сдуло в кюветы. Они разбежались и залегли по обе стороны дороги. Почуяв недоброе, я рванул ручку управления на себя. Истребитель свечой взмыл в небо. Только тут я глянул на Дикова. Он сидел как ни в чем не бывало, да еще и улыбался. «Ну и развеселая ты личность, Володька! — подумал я тогда о своем технике. — В нас стреляют, а тебе весело…»

Аэродром был уже рядом. Сели мы хорошо. Подрулив к самолетам и выключив мотор, я выскочил из кабины и нырнул под машину. Разумеется, долго искать не пришлось. Вот они, следы пуль. Одна из них просверлила капот мотора, другая пробила фюзеляж чуть позади кабины техника. Пока я искал пробоины, Диков весело рассказывал подошедшим товарищам, как мы здорово «пугнули пехотинцев» и как потом сделали над ними «мощную горку».

Когда я пригласил техника к самолету и показал ему пулевые отверстия, тот посмотрел на меня квадратными глазами:

— Откуда это?

— Как откуда? Сам подготавливал самолет к полету, а еще спрашиваешь!

Тут он все понял. Мы осмотрели мотор. Выяснилось, что пуля ударила в подкос подмоторной рамы, рикошетировала от него, сделала слабую метку на картере двигателя и, видимо, потеряв скорость, выпала из — под капота.

К самолету вместе с комендантом подошел командир нашей группы лейтенант Костылев. Докладывая ему о выполнении задания, я не утаил случившегося и, конечно же, в свое оправдание попытался пояснить мотивы полета над колонной пехотинцев. Осмотрев пробоины, Костылев вылез из — под самолета.