Сергей Морозов - Бах

Прикасались ли руки Иоганна Себастьяна к клавесину ради исполнения фуг этого цикла? Пробовал ля уменье свое кто-нибудь из учеников старого кантора? Может быть, Иоганн Христоф Альтниколь, кантор города Наумбурга? Как жених Лизхен, он часто приезжал в Лейпциг; или юноша Готфрид Мюттель, молодой органист из Шверина, преданный своему учителю? Он не оставлял Иоганна Себастьяна в дни болезни, даже жил в это время в доме кантора. Впоследствии, с середины 50-х годов до конца 80-х XVIII века, Мюттель будет служить органистом в Риге.

Баха посещали и другие приезжие канторы и органисты. Он приободрялся, радушно встречал гостей. На прощанье иной раз дарил канон-шараду. По возвращении домой гость часами просиживал над разгадыванием замысловатого подарка. Сохранился один такой канон, написанный некоему господину Шмидту.

Музыканты посвящали достопочтенному кантору и собственные опусы. Такова, например, тетрадь клавирных произведений Георга Андреаса Зорге. Член ученого мицлеровского общества, придворный и городской органист из Лобенштейна посвятил свои пьесы «князю всех клавирных и органных исполнителей», как почтительно назвал он Баха на титульном листе тетради. И в посвящении написал: «великая музыкальная добродетель, которой обладает Ваше высокородие, украшается еще величайшей добродетелью – приветливостью и нелицемерной любовью к ближнему».

Ныне опубликованные, с тщанием собранные в разных архивах и редких изданиях документы ослабляют распространенное суждение о том, что в последние годы жизни Баха рвались «слабые нити», связывающие его с миром. Имя Баха в 40-х и 50-х годах XVIII века передавалось из уст в уста знатоками музыки, часто упоминалось в тогдашних газетах, сборниках и ученых трудах, в дневниках и письмах современников. Слава его имени пересекла границу Германии. И сам Джамбаттиста Мартини, знаменитый в целой Европе, а не только в Италии падре Мартини, теоретик и историк музыки, собиратель нотных рукописей, музыкант, композитор, педагог, основательно знакомится с некоторыми сочинениями Баха еще при жизни лешщигского кантора. В письме из Болоньи к капельмейстеру Паули он относит Баха к «первым органистам мира». Падре Мартини считает даже ненужным подтверждать это и отзывается о Бахе определенно: «он весьма известный и вызывающий восхищение не только в Германии, но и во всей нашей Италии».

Не станем преувеличивать прижизненной известности Баха за рубежами Германии, но не будем и преуменьшать его известности как музыканта на родине. Иоганн Себастьян спокойно, с равнодушием относился к молчанию. И не торопил славу.

Бах и в старости был незлобив. Его и теперь не покидала добродушная шутка. Подтверждают это сохранившиеся письма Иоганна Себастьяна к двоюродному брату Иоганну Элиасу. Тот жил теперь в Швейнфурте, состоял в должности кантора и инспектора местной гимназии. Осенью 1748 года Иоганн Себастьян отправил Элиасу два письма. Еще ровный и крепкий почерк. 6 октября он пишет:

"Высокоблагородный многоуважаемый господин кузен.

За недостатком времени я постараюсь вкратце многое сказать, сердечно призывая к ожидаемой к благословенному сбору винограда свадьбе божью милость и помощь. Просимого экземпляра прусской фуги в данный момент прислать не могу, поскольку издание как раз сегодня исчерпано; было напечатано только 100 экземпляров, из коих большинство роздано добрым друзьям бесплатно. Однако в ближайшее время, до новогодней ярмарки, я думаю заказать еще некоторое число экземпляров; если г. кузен расположен еще будет получить один экземпляр, прошу при случае уведомить меня об этом, но также и прислать 1 талер, тогда требуемое будет исполнено. В заключение еще раз шлю лучшие приветы от нас всех".

Представим Иоганна Себастьяна пишущим вечером это письмо. Щипцами надрезал обгорелые фитили свечей и дописал последние строки. Ставит подпись: «И. С. Бах». Тушит одну свечу, с другой в руке идет в спальню, по пути взглянул в окно – на дворе дождь, осенняя непогода. Магдалена спит. Из-под чепца спустилась на подушку седая прядь волос. Как же это он забыл сказать Элиасу о новости в семье? Себастьян осторожно, держась за стулья и косяк двери, возвращается в кабинет. Обмакивает в чернильницу перо и пишет на полях:

«Р. S. Мой сын в Берлине имеет уже двух наследников мужского пола; первый родился в то время, когда мы, к сожалению, имели прусское вторжение, второму же едва 14 дней».

Еще один наследник по мужской линии! Внучка не упомянута: старая привычка музыкантского рода. Что касается недавно родившегося внука, то деда порадовало дополнительное сообщение: крестным стал граф Кейзерлинг. Благожелатель Баха по-прежнему поддерживает дружескую связь с его семьей. Может быть, не без совета Кейзерлинга новорожденного и назвали в честь деда – Иоганном Себастьяном?

В начале ноября Бах снова пишет двоюродному брату, в ответ на очередное письмо от него. Видно, он в хорошем настроении духа. Перо идет легко.

"Высокоблагородный многоуважаемый господин кузен.

О том, что вы вместе с женой и близкими пребываете в добром здоровии, убедило меня ваше, вчера только что полученное письмо и присланный мне бочонок прекрасного молодого вина, за что я приношу большую благодарность. Приходится, однако, очень сожалеть, что бочонок получил или в пути, или еще каким образом повреждение, ибо после обычного в нашем городе досмотра оказался почти на одну треть пустым и, по заявлению досмотрщика, содержал не более шести кружек; очень жаль, что хоть одна капелька такого благородного дара божия проливается. Сердечно благодарю за полученное от вас благодеяние; я должен, однако, в настоящее время признать невозможность для меня на деле дать реванш. Однако, что отложено, то не отброшено, я надеюсь, что мне представится оказия мой долг выплатить. Приходится сожалеть, что дальность расстояния между нашими двумя городами не позволяет нам лично навещать друг друга, ибо я позволил бы себе пригласить вас, уважаемый г. кузен, к бракосочетанию моей дочери Лизхен с новым органистом в Наумбурге, г. Альтниколем, каковое должно состояться в январе 1749 года. Но так как упомянутое уже дальнее расстояние, а также неудобное время года навряд ли позволят г. кузену лично прибыть к нам, то я позволю себе заочно послать вам христианское пожелание. Остаюсь к Вашим услугам, передаю наилучшие пожелания от всех нас".

Что еще сообщить? Бородкой пера он проводит по бровям и переносице раз-другой; посыпает лист песком, стряхивает песок на глиняную тарелочку.

Складка между бровями смягчается, лицо кантора светлеет" на губах появляется лукаво-добродушная улыбка, как есть на портрете Хаусмана в мицлеровском обществе! Иоганн Себастьян снова берет письмо и на следующей странице с усмешкой, но в деловитом тоне приписывает: