Валентин Лесков - Сталин и заговор Тухачевского

Вопрос о том, кто будет производить покушение на Сталина, рассматривался руководителями оппозиции неоднократно. Кандидатуры будущих террористов многократно обсуждались и периодически заменялись. Ибо нервы будущих террористов не выдерживали длительного напряжения. Внутренне их всех ужасало то, что им предстояло делать. Покончила с собой жена Сталина, твердый сторонник «правых» (ей не хватило решительности). Застрелился один из сыновей Михаила Калинина, возглавлявший ячейку террористов и ждавший ареста как раз под новый, 1937 г. Его тело выставили в клубе Верховного Совета СССР «Дома на набережной» (Берсеневская набережная), где жили ответственные руководители: 6 членов и кандидатов в члены Политбюро, 63 наркома и министра, 94 их заместителя, 19 маршалов и адмиралов. Смерть была для всех неожиданной, а обстановка очень тревожной. «С покойным прощались тайно, ночью, под Новый год. Разобрали елку, простились и собрали снова. А в 10 часов утра возле лесной красавицы уже водили хороводы и читали стихи дети военачальников и наркомов». (Краскова В. Наследники Кремля. Минск. 1997, с. 488.)

После оппозиция имела еще и другие кандидатуры на мученическую роль. Одной из них являлась Нина Евгеньевна, жена маршала Тухачевского, приходившая с ним на все праздничные обеды, на которых присутствовал и Сталин. Жизнь этой жены Тухачевского всегда замалчивается, а она очень даже заслуживает внимания. Уже хотя бы потому, что она, жена маршала, регулярно приходила в тир «Дома на набережной» и там среди пионеров, зарабатывавших значок «Юный ворошиловский стрелок», регулярно набивала руку в точной стрельбе из именного нагана. (Там же, с. 488.) Как будто ей больше нечего было делать при ее положении!

Ее нервы тоже не выдержали страшных психических нагрузок.' И здоровье так расстроилось, что Тухачевский стал думать о разводе с ней. Свое внимание он перенес на красивую молодую певицу из Ленинграда, работавшую в Большом театре, Веру Алексеевну Давыдову. С ней он вошел, как она позже призналась, уже после смерти Сталина, в любовную связь. У маршала были на нее свои виды, так как она, по слухам, пользовалась любовной благосклонностью самого генсека и была также в одновременной любовной связи с Ягодой, Ежовым, Буденным, Маленковым, Поскребышевым, пользовалась настойчивым вниманием Ворошилова, Булганина и даже Вышинского. В сущности, всех интересовало одно: с помощью красивого агента «выкачивать» секретные сведения из вражеского лагеря!

В конечном итоге, на основе неудачных опытов, женские кандидатуры были отвергнуты все. И руководители оппозиции остановились на мужчинах, проверенных в ходе Гражданской войны, — на Розенгольце и самом Гамарнике, поскольку оба имели возможность близко видеть Сталина, а подозрений против них он не имел.

Об этом самом Гамарнике на заседании Военного совета 2 июля Сталин выразился очень хитроумно, видимо не желая говорить абсолютно прямо: «Если бы, к примеру, покончивший с собой Гамарник был последовательным контрреволюционером, я бы на его месте попросил бы свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а затем убил бы себя».

В то время случилась еще одна, очень запутанная, история: будто бы в конце 1936 г. Ягода завербовал в ряды «правых» С. Буденного, шантажируя его «шпионскими связями» его новой жены — красавицы, оперной певицы. Многие, знавшие Ягоду, полагали, что он сам подсунул эту певицу маршалу, строя коварную интригу. Когда Ягоду арестовали, бывший глава НКВД сам подвергся конвейерному допросу. Круглые сутки, сменяя друг друга, его допрашивали: Сталин, Ежов, Молотов, Каганович, Маленков, Вышинский, Хрущев, Андреев, Шкирятов.

В конце концов Ягода не выдержал и дал показания против Пятакова, Радека и многих других, в том числе и на Буденного (видимо, он ему все-таки не доверял и поэтому решил им пожертвовать).

Вместе с женой знаменитый глава Первой конной армии был арестован и 6 недель просидел в сыром подвале у Ежова. После бесед с Егоровым и Сталиным, после своего покаяния и благодаря ходатайству своего друга Ворошилова, он вышел на свободу, дав обязательство помочь партии и правительству разоблачить весь заговор. Перед оппозиционерами он продолжал изображать «своего».

На апрельском пленуме ЦК партии, собравшемся в зале заседаний правительства в Кремле, куда собрали также наркомов, ответственных работников ЦК, секретарей райкомов города, областных и краевых комитетов, директоров предприятий, армейских руководителей, Сталин в своей речи о текущем положении подверг резкой критике военное руководство; он говорил также о деятельности вражеских разведок, которые оплетают своими щупальцами даже и видных военачальников, что приносит армии большой вред.

Буденному и здесь пришлось выступить с покаянием. При этом он сказал:

«Я никогда ничего не утаивал от большевистской партии. Благодаря дальновидности наших чекистов я прозрел, всю жизнь буду нести в своем сердце глубокую благодарность Николаю Ивановичу Ежову. Моя бывшая жена, гражданка Варвара Николаевна Михайлова, от которой я публично отказываюсь, активно сотрудничала с троцкистами и их приспешниками Зиновьевым, Каменевым, Пятаковым, Радеком. Никакого снисхождения врагам советского государства! Для Михайловой я требую высшей меры наказания — расстрела и сам готов привести приговор в исполнение. Заверяю вас, товарищи, что моя рука не дрогнет».

Все военные руководители сидели молча: удар оказался тяжелым и неожиданным. Уж если не пощадили репутации Буденного, столь великого героя и близкого к Сталину человека, то значит…

Один Гамарник, как зам. Ворошилова, попробовал возразить. Он сказал:

«Чистоту Красной Армии можно сравнить с родниковой водой. Товарищ Сталин, заверяем вас, в нашей армии нет места шпионам и вредителям»!

Сталин хмуро перебил:

«Нам кажется, товарищ Гамарник, что вы незаслуженно почиваете на лаврах. Боюсь, что самоуверенность может вас погубить!»

Такого рода разговоры заставляли оппозицию торопиться. Все, казалось, предусмотрели: роли распределили, назначили ответственных за проведение всех операций, приготовили машины с автобаз для быстрой переброски людей из одного района в другой, заготовили опытных агитаторов для выступлений на митингах, в колеблющихся полках и среди народа, отпечатали прокламации. Предусмотрели возможные заминки, разные запасные варианты. Договорились относительно самых коварных политических ходов. Крестинский характеризовал их так: «Придется при такого рода выступлении скрыть истинные цели переворота, обращаться к населению, к армии, к иностранным государствам. Во-первых, было бы правильно в своих обращениях к населению не говорить о том, что наше выступление направлено к свержению существующего социалистического строя, мы будем выступать под личиной советских революционеров: свергнем плохое советское правительство и возродим хорошее советское правительство. Так мы собирались говорить, но про себя мы рассуждали иначе». (М. Сейерс, А. Кан. Тайная война против Советской России. М., 1947, с. 333.)