Борис Васильев - Скобелев, или Есть только миг…

— Совершенно согласен с вами, Ваше Высочество. Особенно — в сражениях. Европейские газеты не устают писать об этом из номера в номер.

— Дерзок, — строго сказал Николай Николаевич.

— Что же делать, Ваше Высочество, если газеты читают на бульварах?

— Я подумаю, граф, — сказал главнокомандующий.

Великий князь сказал так только от внутреннего несогласия с осторожной рекомендацией графа Игнатьева. Думать было не о чем не потому, что не находилось более кандидатов, а потому лишь, что не находилось более знакомой для ушей любой национальности фамилии. Повинными в этой популярности Скобелева оказались не только белый мундир и пресловутая белая лошадь, и даже не столько безрассудная храбрость Михаила Дмитриевича, о чем восторженно писала вся европейская пресса. Решающей оказалась скупая оценка, данная Михаилу Дмитриевичу плененным героем этой войны Османом-пашой и широко растиражированная газетами всего мира: «Таким я представляю себе Наполеона в молодости».

Говорят, что сын и наследник Александра II цесаревич Александр Александрович, вычитав эту фразу, сказал говорить ближайшим друзьям и постоянным собутыльникам:

— Вот это надо запомнить.

Потряс газетой и велел ее сохранить.

А главнокомандующий уже на следующий день вызвал Скобелева и сказал:

— Командовать парадом будешь ты.

Подумал и добавил:

— Если не успеешь меня огорчить.

Неизвестно, что повлияло тогда на Михаила Дмитриевича — это лестное назначение или выношенная мечта, а только последние слова Николая Николаевича он пропустил мимо ушей. И велел Млынову разыскать генерала Струкова.

— Давай, Шурка, коней в Босфоре искупаем?

— Стоит ли, Михаил Дмитриевич? — засомневался Александр Петрович. — Слишком уж вызывающая дерзость.

— А история только дерзости и запоминает. И я все равно это сделаю. С тобой или без тебя — это уж тебе самому решать, Струков. Есть только миг, Шурка. Только миг ослепительный, так мне один мудрец на Кавказе объяснил.

Выехали еще засветло вчетвером: Струков прихватил казака-коновода с буркой. Молчали почти всю дорогу, понимая, на какую выходку решаются, и привыкая к этой мысли. Только Александр Петрович изредка вздыхал:

— Ох, нагорит нам, Михаил Дмитриевич. Ох, нагорит!..

Скобелев на вздохи не реагировал, потому что внутренне все время уговаривал сам себя продолжать путь. Не боролся с сомнениями, а убеждал кого-то очень осторожненького, поселившегося в его душе после стремительных побед в Забалканье и еще более стремительной карьеры. Осторожный двойник нашептывал, что после столь вызывающей выходки карьера может так же стремительно и закончиться, а азартный игрок, с колыбели терзавший Михаила Дмитриевича, тут же утверждал, что победы никуда не денутся ни при каких обстоятельствах. Что сделано, то сделано, бифштекс с кровью поджарен, и небольшое количество перца лишь придаст ему остроту и пикантность. Двойники продолжали спорить, Скобелев в спор старался не вмешиваться, но при этом точно знал, кто победит.

Миновали казачьи разъезды, объехали по бездорожью турецкие посты, формально отмечающие линию разделения противостоящих войск. Небо было в тучах, моросил мелкий теплый дождь: к южным побережьям Европы уже подходила весна.

— Море, — сказал Млынов, ехавший впереди.

— Босфорский пролив? — спросил Струков.

— Кто его знает, — Млынов пожал плечами. — То ли Босфор, то ли Мраморное море, то ли Дарданеллы.

— Какая разница? — усмехнулся Михаил Дмитриевич. — Босфор для русского человека — понятие, а не факт географии, так-то, Александр Петрович. Костров не разводи, Млынов, но водочку с закусочкой нам приготовь.

Он проехал вперед, спешился, расседлал коня.

— Чего ждешь, Шурка? Мы с тобой — водоплавающие, проверено. А оказаться на берегу Босфора и не окунуться в нем — грех. Внуки не простят.

— Холодно, Михаил Дмитриевич.

— Для сугреву Господь России водочку выдал.

Скобелев разделся догола, вскочил на лошадиную спину, подобрал поводья.

— Ты — со мной или нет?

— С вами, ваше превосходительство, с вами, — недовольно бормотал Струков, поспешно раздеваясь. — Видать, судьба моя такая: с вами все время…

Тихие волны с натугой втаскивали на пологий берег песок и мелкую гальку. С шуршаньем откатывались и, собравшись с силами, вновь устремлялись на сушу. Вдали виднелись редкие огни стоявших на якорях кораблей.

— Европа подглядывает, — усмехнулся Михаил Дмитриевич. — Ну, с Богом.

Он отдал повод, и конь, недовольно фыркнув, нехотя пошел в воду, осторожно нащупывая дно.

— А водичка-то неласковая!..

— Иду, иду, — невпопад откликнулся Александр Петрович, направляя лошадь следом.

До этого он успел подумать, что ему самое время отказаться от купанья, сославшись на холод. Тогда у него появилась бы отговорка, что он поехал со Скобелевым только для того, чтобы тот не натворил каких-либо глупостей посерьезнее морского купанья. Объяснение не ахти какое, но и оно могло уберечь от гнева главнокомандующего, если самовольство их когда-либо всплывет наружу. Однако возглас Михаила Дмитриевича толкнул его к противоположному решению, и он поспешил следом.

— Ух, ты!..

— Следуй за мной, Струков! — крикнул Скобелев, соскальзывая в море с лошадиного крупа. — И вправду — ух, ты. Матушка родная, до чего же неласково на чужбине!..

Поплескавшись и выкупав лошадей, вылезли на берег, где ожидали Млынов и казак-коновод с суровыми полотенцами. Растеревшись, оделись и расположились у маленького костерка, рядом с которым молчаливый казак уже приготовил скатерть-самобранку.

— Хорошо! — выдохнул Скобелев, осушив до дна добрую чарку, поднесенную верным адъютантом. — А костер зачем запалили? Я, помнится, сказал, чтоб никаких огней!

— Тут — низинка, — пояснил Млынов. — Огня не видно ни с моря, ни с суши, казак проверял. А вам обсушиться да обогреться надобно, ваши превосходительства. Иначе завтрашний насморк объяснить будет затруднительно.

— Ну, давай обогреваться, Шурка.

Наобогревались до истомы. Откинулись навзничь на бурки, молча глядели в подернутое тучами, чуть светлеющее небо.

— Светает, — осторожно напомнил Млынов.

— Вижу, — отмахнулся Скобелев. — Знаешь, Александр Петрович, а царя-то болгарам выбирать не из кого. Болгарское дворянство Порта под корень вывела.

— Из Европы пришлют, — нехотя откликнулся Струков. — Там принцев без трона хватает.

— Это уж как болгары сами захотят.

Михаил Дмитриевич помолчал, но уж очень подмывало его на откровение, несло к обрыву, как в половодье. Подумал, прикинул, решился наконец:

— Знаешь, кого они хотят?

— Кого?

— Меня. Уже три делегации побывали, от всех слоев населения. Что скажешь?