Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс…

Саладзиневичи – деревушка из восьми полуразвалившихся домишек и хозяйственного, весьма запущенного, двора подучастка. Кухня-столовая, конюшня, контора – все полузаброшено, на всем печать бесхозности. Только домик руководящего состава и казарма выглядели более или менее прилично. Приехал я на подучасток где-то в первой половине марта 1933 года в пасмурный день… Мелко сеющийся дождик, туман и разжиженная почва, довершали безрадостную картину, делали настроение совсем никудышным. Немного рассеяла мрачный дух встреча с Васильевым. Красивый высокий брюнет сидел в полном ничегонеделании в конторе подучастка. Это и был Васильев. Он искренне обрадовался моему приезду. Сам проводил в отведенную мне комнату. Затем потащил к себе обедать. Его очень милая жена тоже обрадовалась приезду нового человека и я весь остаток дня провел в беседе с этими приятными людьми.

Вечером Васильев собрался на «рапорт», т. е. на встречу с возвращающимися с работы бригадирами. Я поднялся идти вместе с ним. Но он весело сказал: «Зачем это тебе? Там ничего интересного. Они (бригадиры) все равно безбожно врут. Но я их насквозь вижу. Со временем и ты научишься. Тогда будем попеременно ходить. А сейчас отдыхай».

Но я все же пошел. Дело обстояло именно так, как говорил Васильев. Бригадиры сдавали рапортички о выполненных работах. Васильев просматривал и иногда замечал: «Э, нет, этого ты не делал. Я же знаю. Это было уже сделано». И он что-то вычеркивал из рапортички. Никто из бригадиров даже не пытался возражать. Но бывало и так: «А двери ты разве не сделал? Я же тебе указывал в наряде».

И бригадир опять-таки без возражений сознавался, что забыл записать. Но сделать сделал. Тут же он, под наблюдением Васильева, вносил исправление в свою рапортичку. Просто поражала эта осведомленность Васильева о том, что делалось за 4-5 или даже 10-12 км от него.

Я сказал ему об этом, когда мы возвращались домой. Он засмеялся: «Я же это делаю уже два года. Тут ведь вопрос не в том, сделали или не сделали, а в том, что солдат надо кормить и одевать. У нас, ведь, вольнонаемных фактически нет. Я, да конюх, да еще жена числится секретаршей. Работа же на плечах стройбата. Их призывают – полторы сотни человек – на три месяца. Потом на смену приходят другие, потом третьи. Потом три месяца – никого. Затем начинается новый цикл. У меня это уже третий цикл начался. На двух предыдущих я набил достаточно шишек и теперь уже не ошибусь. В чем не ошибусь? Не в том, чтобы что-то пропустить в рапортичке или записать лишнее. На это наплевать. Этого никто проверить не может. Если б можно было поднять все рапортички и подытожить, то наверно все болтики оказались бы привинченными не менее 10-20 раз. Поэтому я забочусь только о том, чтобы солдат заработал достаточно для своего пропитания, казарменного содержания и обмундировки, а на руки чтоб он получил за три месяца несколько рублей, не больше… и если ему даже на обратную дорогу не хватит его заработка, то это уже не моя забота. Не могу же я платить за ничегонеделание. Они же черти ничего делать не хотят. Наказать за это голодом или не выдать обмундирования я не имею права. Они же пришли сюда не по своей воле. Да и начальство этого не дозволит. Если заработка не хватит на оплату пропитания, проживания, обмундирования, поднимется такое, что не приведи Господи. Скажут, что я наношу вред государству. А не заработали сверх того, то не моя вина. Так работали».

Утром следующего дня я снова пошел с Васильевым на встречу с бригадирами. Эта утренняя встреча называлась «наряд». Суть ее в том, что Васильев вписывал бригадиру в бланк наряда, что и где сделать за день. И снова я был поражен памятью Васильева. Он заполнял бланки, не заглядывая ни в какие записи. Когда я ему сказал об этом, он засмеялся: «Ничего, походишь несколько дней на мои наряды и будешь заполнять не хуже меня».

Но я этому так и не научился. Дня через три я попросил Васильева обходиться на нарядах и рапортичках без меня, а мне дать его лошадь, чтобы я смог объездить и изучить подучасток. Первый день я просто объезжал. Вернулся поздно, весь в грязи. Конь из белого превратился в серого. К Васильеву не пошел. Решил, начиная со следующего дня внимательно обследовать каждую огневую точку. А значит надо было отоспаться.

Около двух недель я занимался обследованием. Подробно описал все недоделки в каждой точке. Попутно убедился, что действительно никто ничего не делает. Бригады шли на назначенные им по наряду объекты. Там отдыхали и тем же путем шли обратно. Если объекты были недалеко (2-3 км), то что-нибудь делали на них. Если же далеко – в 8-ми, 10-ти, 12-ти км, то ограничивались простой прогулкой туда и обратно.

Закончив обследование подучастка, я пришел к Васильеву:

– Ну, слезай со своего стула. Наряды начну теперь выписывать я. – И положил перед ним толстую тетрадь, в которой были описаны недоделки на всех огневых точках. Но с Васильевым случилось что-то неожиданное. Куда девались его приятельский тон и всегдашняя приязнь ко мне. Он отодвинул тетрадь и сухо официально произнес:

– Нет уж! Начальник подучастка я, и все будет делаться, как делалось до сих пор.

Я попытался перейти на шутливый тон. Потом начал доказывать, что надо по-серьезному взяться за ликвидацию недоделок, так как действуя по-старому мы никогда их не устраним. Но Васильев был непреклонен.

Тогда я сказал:

– Ну, значит вместе нам не работать и взялся за телефон.

Васильев активно помогал мне добиться связи. После долгих усилий, наконец появился Минск, а затем и начальник инженеров Минского Укрепленного Района Загорулько (К-10, один ромб). Слышимость была отвратительная, разговор часто прерывался, но в конце концов я сообщил:

– Недоделки, если их устранять так, как это делается сегодня, никогда не будут устранены. Я предложил другую методику, но Васильев категорически против. В таких условиях мое пребывание здесь абсолютно бесполезно. Прошу перевести в любое другое место, где я мог бы работать с пользой, а не штаны просиживать.

В ответ я услышал:

– Сам решить этот вопрос не могу. Доложу коменданту. Никуда не выезжайте. Решения ждите на месте.

Часа через полтора пришла телефонограмма: «Васильеву немедленно выехать в управление начальника инженеров для получения нового назначения. Дела по подучастку передать практиканту Григоренко. Подписал Загорулько». Я понес телефонограмму Васильеву на квартиру. «При жене, может, меньше ругаться будет», – подумал я. Но каково же было мое удивление, когда он, прочтя телефонограмму, бросился в другую комнату крича: «Ура! Едем в Минск. Ура!» Потом вернулся, обнял меня: «Ну спасибо. Если б ты знал, как выручил. Век не забуду. Ну что тебе сдавать? Говори. Я хочу скорее ехать!» Я ответил, что мне нечего принимать у него. Я и так знаю, что где находится. – «Правда? – крикнул он. – Тома, складывайся. Едем сейчас же». И они действительно выехали в тот же день, попросив меня отправить попутным транспортом их домашние вещи. Впредь мы так и остались друзьями.