Владимир Санин - Когда я был мальчишкой

– Как по-твоему, успеют наши?—спросил я, устраиваясь поудобнее.

– Должны успеть,– проговорил Жук, не отрываясь от бинокля. – Иначе, кореш, будет нам с тобой хана.

– Почему?– не понял я.– Думаешь, они нас увидят за кустами?

Жук промолчал. Мне и в голову не приходило, что Жук уже в ту минуту твердо решил навязать власовцам столь, казалось, безнадежный для нас бой.

Я посмотрел на часы, подарок Сергея Тимофеевича, и засек время. Минут через двадцать до нас явственно донесся шум моторов и тяжелый топот сотен идущих людей. Но сначала из лесу выехало на велосипедах человек семь-восемь разведчиков. Оглядываясь по сторонам, они медленно прокатились по дороге и остановились под нами, у подножия холма. Один из разведчиков помахал белым платочком, и на дорогу начала выползать колонна. Впереди шла легковая машина с открытым верхом, за ней двигались солдаты, машина с шестиствольными минометами, повозки с пулеметами и снова солдаты. Власовские разведчики, покинув подножие холма, поехали в открывающуюся с правой стороны чащу.

– Эх, мин не взяли с собой… – сокрушенно пробормотал Жук.– Хотя бы на десять минут задержать…

Обернувшись, я увидел то, чего власовцы видеть не могли: столб пыли. Это подходил наш полк. Он явно опаздывал как минимум на те самые десять минут…

Колонна быстро двигалась к чаще, у которой стоял наш холм. Лежа в кустах, мы молча смотрели на подходивших власовцев. Они были в хорошо нам знакомых темно-зеленых мундирах, и если бы не нашивки «РОА» на рукавах, их вполне можно было бы принять за немцев. Никогда я еще не испытывал такого смешанного чувства: волнения и ненависти, недоумения и презрения – как тогда, когда смотрел на бывших соотечественников, надевших чужую форму предателей, жестокости которых, как говорили, удивлялись даже эсэсовцы. Чехи умоляюще смотрели на Жука, кивали на дорогу, автоматы дрожали в их руках. Лицо Жука покрылось крупными каплями пота: он принимал трудное решение.

– Приготовить гранаты,– негромко приказал он.– Без команды не стрелять!

Как бы угадав сокровенные чаяния нашего командира, заглох тягач, за которым ползла полковая пушка. Это произошло метрах в ста от нас, странно и дико было слышать доносившиеся снизу русские слова:

– Бросить к чертовой матери! Онищенко, вытащи замок!

– Слушаюсь, господин капитан!

Жук оглянулся: сквозь густую пыль можно было различить боевые порядки нашего полка, охватывавшего колонну власовцев с двух сторон.

– Еще, еще пять минуток!– шептал Жук, глядя на возню у пушки.

Но власовцы, бросив на дороге замерший тягач, ускорили шаг: они неуютно чувствовали себя на совершенно открытом пространстве, где их легко могли обнаружить с воздуха, и торопились войти в лес. К тому же направо от нас поднялась в небо и рассыпалась ракета: видимо, власовские разведчики увидели подходивший полк.

– В чащу, гаврики, их пускать нельзя,– вытирая лицо пилоткой, сказал Жук.– Заблудятся – ищи их потом… Лимузин беру на себя, левому флангу – бить по минометчикам, правому – по пулеметам, потом всем вместе – по колонне. Ясно? Огонь!

Мишень лежала как на ладони, даже очень плохому стрелку промахнуться было бы невозможно. Факелом вспыхнула легковая машина, колонна рассыпалась, оставляя на дороге убитых и раненых, и над нашими головами, срезая ветви кустов, засвистели пули.

– Бей по «ишаку»!– бешено закричал Жук.

С грузовика разворачивался в нашу сторону шестиствольный миномет, грозное оружие, которое, хотя и не могло на равных спорить с «катюшей», но все равно очень даже заставляло с собой считаться. Однако черные трубы «ишака» застряли на полпути: расчет был перебит автоматными очередями.

– Менять позиции!

На холм обрушился шквал огня. Власовцы быстро поняли, что имеют дело с немногочисленным противником, и, прикрывшись пулеметами, начали короткими перебежками штурмовать холм. Я видел, как с замком в руках бежал к орудию власовский офицер, и кто-то из наших срезал его очередью, потом еще двоих, которые пытались подобрать замок. Ничего не скажешь – с орудием нам повезло!

– Гранатами огонь!– заорал Жук.– Бей!

Власовцы прижались к середине холма, на них, размахивая пистолетом, яростно орал офицер, и Жук снял его одиночным выстрелом.

– Заморыш, Музыкант, соберите все гранаты – и ко мне! Остальным вниз!

Я обернулся на стон: Рашид Алиев стоял на коленях и держался рукой за пробитое пулей плечо. Из-под его растопыренных пальцев бежал ручеек.

– Чего смотришь, ты!..– зло выругался он.– Стрэляй!

Чуть ниже верхушки холма лопнула мина.

– Все вниз!– срывая голос, орал Жук.

Никто из ребят не сдвинулся с места. Зденек, сильно побледнев, шарил по карманам в поисках патронов. А мины уже рвались за нашими спинами, еще мгновенье – и нам пришлось бы худо, тем более что на подползающих власовцев были брошены последние гранаты.

И в этот момент подоспели наши, с двух сторон раздалось мощное и долгожданное «ур-ра!». На дорогу обрушились десятки мин, по ошеломленным неожиданным ударом врагам застрочили пулеметы. Власовцы, почти было уже добравшиеся до вершины, посыпались вниз, и мы с огромным облегчением били в зеленые спины, ругались, кричали всякую ерунду и видели, как падают бегущие к лесу фигурки, как гибнет оказавшийся в ловушке враг. Только одна группа власовцев, используя как прикрытие грузовые машины, оказала сильное сопротивление. Наша цепь откатилась назад, и тогда по машинам ударили минометы. Когда все было кончено, я увидел, как власовский офицер застрелил из пистолета двух солдат, поднявших кверху руки, а потом пустил себе пулю в лоб: значит, понимал, что его ждет.

Ребята перевязали впавшего в беспамятство Рашида, и мы понесли его вниз, обходя стороной лежащих на склоне холма убитых власовцев. Я насчитал двенадцать трупов, хотя в пылу боя мне казалось, что мы уложили гораздо больше. Зато вся дорога и прилегающее к ней поле были буквально завалены трупами: я увидел, какое страшное опустошение могут произвести мины на открытой местности, и подивился прозорливости Жука, который приказал в первую очередь подавить «ишаков».

Когда мы спустились вниз, Зденек и Штефан стали прощаться. Они долго жали нам руки, показывали на видневшуюся в отдалении деревню и звали в гости. Мы обнялись и расцеловались.

– Погодите! – крикнул Жук уходящим чехам. – На память, братцы, примите.

И протянул Зденеку свои часы, а Штефану кинжал.

Проследив, чтобы Рашида побыстрее отправили в медсанбат, мы пошли к пленным. Их было с полсотни, обалдевших, дрожащих от перенесенного кошмара, и мы, столпившись вокруг, всматривались в их лица.

– Из лагеря нас взяли,– тянул откормленный детина, бегая глазами по толпе,– заставили, ей-богу!