Петр Брайко - Партизанский комиссар

- Пожалуйста, - ответил черноусый. Его лицо выражало внутреннее удовлетворение.

- Есть! - козырнул ему мой новый начальник. И скомандовал мне: Пошли, лейтенант.

На улице он, сделав несколько шагов, вдруг сказал дружелюбно и просто:

- Зови меня Федором Ермолаевичем. Я комиссар Конотопского отряда, в который ты будешь с сегодняшнего дня зачислен... До войны я работал в Конотопе председателем райисполкома, в том самом Доме Советов, куда ты бегал за булочками к тете Фене.

- А меня зовут Петром...

- Не надо, - остановил он меня, - я про тебя все знаю.

- Спасибо вам, Федор Ер... виноват, товарищ комиссар!

- Да ничего, я ж сказал: можешь называть меня и по имени. Все мы тут - как родные!..

- Спасибо вам, товарищ комиссар. С вашим появлением чаша весов сразу потянула в мою сторону. А то вижу - не верят мне, хоть умри!

- Ну, ты не обижайся, лейтенант, - успокоил он меня. - В наших условиях, когда враг кругом рыщет, нельзя иначе. Вот и приходится каждого так проверять, чтоб не пролез какой-нибудь гад - провокатор или террорист.

Да я и не обижался. Комиссар конотопцев, Федор Ермолаевич Канавец, был совершенно прав. Я в те минуты был без памяти рад, что мне поверили, приняли в свой боевой коллектив и что я снова смогу, теперь уже вместе с партизанами, бить ненавистного врага.

И еще мне, конечно, очень хотелось тогда же спросить у моего комиссара: кто же этот симпатичный черноусый военный? Наверное, он-то и есть командир?.. Но я сдержал свое любопытство, считая неуместным задавать сразу такие вопросы.

Что же касается того круглолицего самонадеянного лейтенанта, командира 10-й роты Лысенко, который зачем-то, видимо, набивая себе цену, наврал командованию, якобы задержал меня как очень "подозрительную" личность, то скажу, забегая вперед: несколько месяцев спустя после этого он дезертировал. Зато мой юный конвоир, Коля Шубин, который был ростом меньше, чем его винтовка, вскоре стал бессменным связным самого Ковпака.

ПАРТИЗАНСКИЙ ПАРАД

За несколько дней я успел не только "акклиматизироваться" в новых для меня условиях, но и вооружился почти совсем новой СВТ - самозарядной винтовкой, взятой у убитого полицая: ведь оружие все новички, по неписаному закону ковпаковцев, добывали себе сами в бою.

А вот кто из принимавших меня в партизаны - командир и кто комиссар соединения, я тогда толком не знал.

Вскоре соединение покинуло запомнившуюся мне на всю жизнь Новоселицу. Бойцы Конотопского отряда стояли с санным обозом на обочине в ожидании, когда придет наш черед влиться в общую колонну.

- Вот уже идут путивляне, - шепнул кто-то у меня за спиной. - Этот отряд у нас самый большой. Его создали Ковпак и Руднев, когда встретились в Спадщанском лесу, под Путивлем. Дальше - глуховчане со своим командиром Кульбакой. И шалыгинцы... ну, а мы, конотопцы, сегодня замыкающими пойдем... А вон видишь? На четвертых санях едет усатый - это комиссар Руднев. Он такой, что его где угодно узнаешь! С ним рядом вроде обыкновенный дедок. Это наш командир - сам Ковпак!

И верно: когда четвертые сани поравнялись с нами, выглянувшая будто нарочно из-за тучи луна осветила на них две очень выразительные в своей контрастности фигуры: зорко всматривающегося вперед статного комиссара в ладно сшитой комсоставской шинели и спокойно полулежавшего рядом с ним пожилого мужчину в крытом полушубке. Так вот какими оказались те самые Ковпак и Руднев, с которыми я так стремился встретиться; о которых с яростью и затаенным страхом расспрашивали меня две недели назад полицаи в хуторе Чернобровкине, когда приняли меня за партизанского разведчика и, раздев догола, лупили шомполом.

Судьба вырвала меня тогда из лап смерти, чтобы свести с ковпаковцами. Наконец я нашел свое место в строю. И первый, кто поверил мне, будто заглянув в мою душу, был сам комиссар Руднев!..

Между тем колонна наша уже втянулась в какое-то село и остановилась. Ковпаковцы начали расквартировываться, как это было и в Новоселице, по отделению а каждом доме.

Жители встречали нас, словно старых друзей, стараясь во всем помочь. Я с гордостью почувствовал, что ковпаковцы здесь, на Сумщине, пользуются у народа огромным уважением и любовью. К тому же - это я понял, как только мы начали расквартировываться, - подавляющее большинство партизан в отрядах Ковпака были люди здешние и, видимо, уже не однажды встречались с местными жителями.

Остановились мы в партизанском селе Воргол. Еще вечером здесь хозяйничал крупный гарнизон полиции, славившийся повальными грабежами и лютыми расправами с советскими гражданами. В полночь три ковпаковские группы (рот и взводов у нас в то время еще не было) - три десятка человек просочились незаметно в Воргол и, с помощью местных патриотов, узнав пароль, проникли в здание, где размещался полицейский гарнизон.

Теперь партизанское командование решило, очистив Воргол от полицаев, совершить такой же внезапный налет и на вражеский гарнизон в селе Литвиновичи, чтобы спасти местную подпольную группу, на след которой уже напали фашистские ищейки.

- Только учтите, товарищи, - предупредил Руднев участников предстоящей операции, - надо сделать все так, чтоб ни один из предателей не ушел живым из села. Иначе они всполошат соседние гарнизоны.

И вот ранним утром партизаны внезапно напали на Литвиновичи и при поддержке подпольщиков, которые решили напоследок устроить "концерт" ненавистным оккупантам, уничтожили всех гитлеровцев и их прислужников.

Так Путивльский отряд - прямо в бою - пополнился новой группой советских патриотов во главе с партизаном времен гражданской войны Михаилом Ивановичем Павловским, которого с давних пор знали Ковпак и Руднев. Эта подпольная группа, состоявшая из тринадцати человек, и стала костяком новой - одиннадцатой роты Путивльского отряда. И командовал ею, разумеется, сам Михаил Иванович Павловский.

Тогда же в Воргле в наше соединение был включен еще один отряд, или точнее говоря - ядро будущего отряда, состоявшее из четырех человек. Встреча с этой небольшой группой произошла так.

Утром 18 февраля партизанская застава на юго-восточной окраине Воргла задержала четырех неизвестных. Ни у кого из них, разумеется, не было документов, которые в условиях вражеского тыла могли бы их погубить. Однако верить незнакомым людям на слово в военное время опасно. А установление личности занимало у партизан немало времени, в чем я уже убедился на собственном опыте.

Неизвестных привели в штаб. И тут одного из этой четверки узнал Ковпак, обладавший прекрасной зрительной памятью: перед ним стоял председатель соседнего Кролевецкого райисполкома Карп Онопченко, почти до неузнаваемости исхудавший и оборванный. Второй неизвестный оказался тоже работником Кролевецкого райисполкома и тоже коммунистом. Это был Василий Кудрявский.