Кэтрин Дюпре - Джон Голсуорси

В то время Голсуорси очень сблизился с Тедом Сондерсоном, сыном Ланселота Сондерсона, директора подготовительной школы в Элстри. Как и большинство подготовительных школ, Элстри было частным учебным заведением, принадлежащим одной семье; со временем директором школы должен был стать Тед Сондерсон, а затем и его сын. Элстри являлось подготовительной школой перед Хэрроу, и Тед неизбежно должен был попасть именно в эту среднюю школу, где он добился успехов, столь же выдающихся, как его друг и однокашник Джон Голсуорси.

В воспоминаниях сестры Теда Агнессы ее брат изображен почти идеальным юношей, в котором сочетались безукоризненная внешность и совершенный характер, с глазами «синими-синими, как морские глубины». Ему одинаково легко давались и учеба, и занятия спортом, он был человеком, который «все делал, как положено». Как старший ребенок в такой большой семье, он с самого начала должен был завоевывать авторитет, сначала у братьев и сестер, затем в отцовской школе. Но столь достойное поведение было отличительной чертой лишь старшего брата; младшие дети, по свидетельству Агнессы, были этакой «бандой дикарей». Когда среди них впервые появился щегольски одетый Джон Голсуорси-младший, они встретили его буквально по-варварски.

«Вошел он, тщательно одетый, с моноклем в глазу. Монокль был ему действительно необходим, без него он практически ничего не видел, поэтому он носил его совсем не из снобизма, как мы подумали сначала. Его манера держаться была такой мягкой и изысканной, а голос таким добрым и тихим, что мы решили, что все это – черты человека слабохарактерного. Мы окрестили его «Невозможным».

Тед иногда приводил друзей, которые были нам не по нраву, и мы решили, что это один из них. Мы дали ему возможность устроиться поудобнее, прежде чем начали дразнить его и отпускать грубые шутки. В столовой мы научили его играть в хоккей – игру с теннисным мячом и палками, требующую большого физического напряжения. Во время нее, если ты был в мягких тапочках, удар по ногам мог быть весьма чувствительным... Когда же нам захотелось, чтобы он был полностью в нашей власти, мы уронили его монокль в яму с водой и головастиками. Даже Моника приняла участие в этом истязании, спросив нас потихоньку, можно ли ей ударить его банным полотенцем? Он вел себя очень вежливо и даже наклонился, чтобы она могла влезть ему на спину, что она и сделала, сопровождая это довольно болезненными ударами...»

Неудивительно, что после этих испытаний Агнесса скачала: «Мы очень скоро изменили свое мнение о Джеке и очень к нему привязались...» Но и тогда он не был полностью избавлен от их издевательств: дети Сондерсонов уговаривали его петь «очень сложные песни... Мы обожали слушать его, чтобы потом, оставшись одни, передразнивать его манеру пения».

То, что Джон сумел найти общий язык с семьей, столь непохожей на его собственную, было всецело заслугой его доброго характера. «Мы приняли его к себе», – снисходительно комментирует Агнесса, как будто речь идет о сложной церемонии посвящения в тайное общество. «Он постепенно переставал носить городские наряды и начал ходить в домашней одежде, становясь похожим на нас». (Здесь, как кажется, она все же преувеличила влияние своей семьи.) Все Сондерсоны, материально менее обеспеченные, чем Голсуорси, были поражены благородством своего нового друга, который буквально засыпал их щедрыми подарками. Агнессе особенно запомнился один случай: «Однажды летом они с Джерри (еще одна из сестер Сондерсон) катались верхом по полю, и вдруг с лошадью Джека что-то случилось, и она его сбросила. Джерри сказала, что из его карманов во все стороны посыпались деньги, которые невозможно было отыскать в скошенной траве. Она рассказывала, что Джек не придал этому особого значения, наоборот, сказал, что будет доволен, если их подберут жнецы».

Первое посещение дома Голсуорси также произвело большое впечатление на молодых Сондерсонов:

«Перед нами лежал огромный ворсистый красный ковер, и на этом алом поле выплясывали золоченые ножки бесчисленного множества стульев. Откуда-то из глубины этого великолепия возникла крошечная леди, настоящая французская маркиза с серебристым венчиком волос. Она улыбнулась, не раскрывая губ, протянула маленькую ручку, заставила Монику наклониться и клюнула ее в щеку; таким же образом она приветствовала и меня. Не помню, поцеловала ли она Марри, но и сейчас могу себе отчетливо представить, как она достала игрушечный веник и совочек и стала сметать следы от ботинок Марри. Каким он выглядел болваном! Почему он не вытер ноги? Это была миссис Голсуорси...»

Хотя отношение к ним в доме Голсуорси было иное, молодые Сондерсоны выдержали здесь почти столь же трудный экзамен, как в свое время Джон у них в Элстри. «Атмосфера викторианского благополучия, бессловесная вышколенная прислуга, приглушенные голоса самих Голсуорси убивали в нас всю жизнерадостность...» – так завершает Агнесса свой отчет об этом визите.

К началу лета 1892 года Джон Голсуорси-старший вновь принял решение отправить старшего сына за границу: карьера Джона в адвокатуре, на которую отец возлагал такие надежды, не продвинулась ни на йоту, и Джон до сих пор был безрассудно влюблен в Сибил Карлайл. Новое путешествие могло бы укрепить в сыне такую черту, как решительность, что немаловажно для юриста; имело также смысл воспользоваться путешествием по морю, чтобы изучить основы навигации и морского дела. Тем же летом на отдыхе в Ворсинде в Шотландии к семье Голсуорси присоединился Тед Сондерсон. Тед переутомился на работе, с ним случился удар, он решил поехать на поправку за границу, и таким образом получилось, что друзья надумали объединить свои усилия и путешествовать вместе. Оба они стали страстными почитателями Роберта Льюиса Стивенсона [26]; они отправятся в Австралию, затем в Новую Зеландию и южные моря, где на островах Самоа рассчитывают встретиться с писателем.

Голсуорси и Тед Сондерсон отплыли из Англии в ноябре 1892 года на пассажирском лайнере Восточного пароходства «Оруба». Путешествие «было не таким уж плохим, несмотря на массу отрицательных моментов, главным из которых был тот, что я не особенно стремился сейчас уезжать из Англии», – писал Джек 26 ноября одной из сестер. По-видимому, он грустил о прекрасной, но безразличной к нему мисс Карлайл.

Похоже, что путешественники не имели твердых планов относительно своего маршрута: «Я не встречал людей, у которых было бы столько интересных планов и которые меняли бы их так же быстро, как делали это мы». По дороге в Австралию они полдня провели в Коломбо, и Джон решил, что «это удивительное место, и жизнь в Индии на первый взгляд кажется просто великолепной. Мне безумно хочется провести год в Индии и на Цейлоне и досконально изучить местных жителей и их образ жизни... Пообедали мы в гостинице под подвешенными к потолку опахалами, затем сидели на веранде и наблюдали, как местные фокусники жонглируют плодами манго и показывают другие столь же примитивные трюки. Ближе к вечеру мы совершили прогулку на плантации коричных деревьев, и на местные базары. Народ выглядит довольным и счастливым – значительно счастливее, чем простые люди в так