Кэтрин Дюпре - Джон Голсуорси

Голсуорси отсутствовали в Англии почти полгода и вернулись на родину в начале мая 1925 года. Но и в этом году Голсуорси не суждено было снискать расположение критики; его новая пьеса «Спектакль» продержалась в Сент-Мартинз-тиэтр короткий срок в июле. «Пресса, нагоняи которой неизбежны, постаралась изо всех сил «разделать» пьесу», – писал он Андре Шеврийону. А на следующий год роман «Серебряная ложка», став бестселлером и в Англии и в Америке, был также неблагоприятно оценен критикой.

Безусловно расстроенный этими неудачами, Голсуорси объявил, что его следующая пьеса «Побег» будет последней пьесой в его жизни. «Побег» был написан в Америке в феврале 1926 года: «Я неожиданно увлекся драмой и за две недели написал пьесу (извините меня – я раньше никогда такого не делал). Это странная пьеса – просто эпизоды...» – писал он Грэнвиллу-Баркеру. Но его пьеса «из эпизодов» о молодом человеке, который случайно убил полицейского, несправедливо обвинившего проститутку в том, что она приставала к мужчинам, имела большой успех. Поставленная Лионом М. Лайоном, она целый год шла на сцене Амбассадордз-тиэтр.

Супруги Саутеры прочно вошли в жизнь Голсуорси, и неудивительно, что они решили поселиться вместе с дядей и тетей. Нужно было продать Фрилендз-Хауз – дом, приобретенный Голсуорси для сестры и племянника, и купить небольшой деревенский дом для Рудольфа и Ви, где Ада и Джон смогли бы иметь pied-á-terre [128], как в Уингстоне. В августе 1926 года после бесплодных поисков в районе Пулбороу в Суссексе они случайно узнали о том, что продается дом под названием Бери-Хауз. И хотя его размеры были не совсем подходящими, Джон настоял на том, чтобы осмотреть его; в описании дома было сказано, что он построен в «стиле Тюдоров» и имеет пятнадцать спальных комнат.

«Мне очень запомнилось, как дядя завернул за угол и увидел спускающиеся к меловым холмам террасы. Быстро оглянувшись, он сказал: «Это нам подходит», даже не заходя в сам дом. «Но он слишком велик», – сказал я с ужасом, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги при виде поместья с серым каменным фасадом, средниками на окнах и большой, выложенной плитами крышей. «Ничего, старина, – сказал дядя, – мы его покупаем, и, если вы с Ви не возражаете, вы будете жить здесь вместе с нами».

Так все и вышло. Дом был куплен за девять тысяч фунтов, вместо трех тысяч, которые они планировали потратить на покупку; сделка состоялась 16 августа 1926 года. Дом принадлежал Голсуорси, но истинными хозяевами в нем были Рудольф и Ви. Ви взяла на себя обязанности домоправительницы. Кроме того, постоянное присутствие в Бери молодой пары сделало жизнь супругов Голсуорси более приятной.

Странно, что человек, столь чуждый эгоистическим побуждениям, как Голсуорси, так решительно выбрал этот дом, который никогда особенно не нравился Аде – «ее угнетала жизнь у подножия горы» – и который отпугивал молодых Саутеров своим размером и великолепием; к тому же, возможно, они не так уж и стремились жить бок о бок со своими пожилыми родственниками.

Бери заставил своих обитателей жить на более широкую ногу, чем они привыкли; Дороти Истон все это не понравилось: «Все было по-другому... теперь уже не совершались прогулки, как в Дартмуре, а после ленча нужно было играть в теннис или крокет». Хью Уолпол нашел, что Бери «действительно очень красивый дом с жемчужно-серым фасадом и видом на лужайки, переходящие в открытое поле. Внутри дом очень чистый и сияет, как внутренность ореха; стены дома повсюду украшены картинами племянника Голсуорси. Все очень артистично и исполнено в свободном стиле. И все это очень похоже на оформление одной из книг Джона». Ознаменовала ли покупка Бери окончательное поражение Голсуорси? Стал ли он, который в молодости отверг образ жизни Форсайтов, уйдя в море на «Торренсе», дружил с Конрадом и молодыми Сондерсонами, а затем написал свой острый сатирический роман «Остров фарисеев», собственником, как Сомс? Два красивых фешенебельных дома, в которых жили они с Адой, были важны для него не как частная собственность, а как символ жизни, не очень отличавшейся от жизни его родителей в их поместьях в Кумбе, в Суррее, которую он теперь принял. Кроме того, он стал неким «отцом-благотворителем», причем не только для членов своей семьи, но и для маленькой общины в Бери. И, что самое главное, он навсегда оставил надежды на интеллектуальную или духовную эволюцию в послевоенном мире. Его произведения, мысли и образ жизни были всецело связаны с предвоенной Англией. Рудольф Саутер стремился к тому, чтобы жизнь в Бери – и в семейном кругу, и в кругу близких друзей – не была чужда радостям. Существовала одна довольно необычная игра, которая очень нравилась Голсуорси и в которую время от времени играли все домашние (кроме Ады) и гости; на спинке стула устанавливалась пробка, а игрок, сидя на своих руках, должен был губами ее переместить. Кончалась игра обычно тем, что игроки теряли равновесие, и Рудольф вспоминает случай, когда все присутствовавшие, включая Гилберта Мюррея – строгого профессора Оксфордского университета, – с хохотом валялись на полу гостиной.

Составной частью жизни в Бери были и менее экстравагантные игры, такие, как теннис и крокет, и, конечно, участие в деревенской крикетной команде. Летом на уикенд съезжалось множество гостей, среди них лорд Понсонби, Дж. М. Барри, Арнольд Беннетт, Хью Уолпол, Грэнвилл-Баркер, Филипп Гуедалла [129]и Джон Дринкуотер. Голсуорси в Бери вели «роскошный» образ жизни, а для писателей – его современников – такое существование было исключением. Как-то Арнольд Беннетт приехал к ним в гости на «роллс-ройсе», заметив при этом Ви Саутер: «Вы знаете, я никогда не думал, что меня увидят в такой мертвой штуке, как эта, и все же вот я в этом огромном «роллсе»». Он имел также свою яхту. У Дж. М. Барри в Стенуэе в Глостершире был огромный загородный дом (и еще два в других местах), и здесь каждое лето он принимал великое множество гостей, проводя сезон игры в крикет. (Иногда в числе его гостей были супруги Голсуорси.)

Один из уикендов в Бери описан сразу двумя гостями – Арнольдом Беннеттом и Хью Уолполом. Арнольд Беннетт писал:

«Душой этого дома был Джон, аккуратный во всем и всегда спокойный, говоривший хотя и мало, но всегда весомо, рассудительный, справедливый, добрый, придерживавшийся широких взглядов. Хозяйство вела жена его племянника; Ада занималась садом (они держали пятерых садовников). Она также занималась Джоном (в качестве его секретарши; он говорил мне, что терпеть не может секретарей), а Джон был здесь богом. Но он и заслуживал того, чтобы быть богом. Похоже, что он работал всего два – два с половиной часа в день. С 7.45 утра он ездил верхом. Завтрак в 9.30. Затем до 11 он разбирал почту. После работал до ленча, который начинается в 13.30. После ленча Джон занимался спортом (теннис и крокет), неспешно что-нибудь делал или читал. Его внешний вид соответствовал возрасту – неполным шестидесяти двум годам, но в спортивных играх он всегда меня обыгрывал. Могу заверить, что иногда он ворчал на своих близких, но всегда очень вежливо. Он сама доброжелательность. Но очень сдержан. Он уже почти лысый, с огромным лбом, высокий, тонкий; одет не слишком изысканно, но вполне прилично».