Генрих Сечкин - На грани отчаяния

Я все понял. Мне даже показалось, что волки поняли тоже. Они возбужденно зашевелились.

- Брось дурить, Юра, - впервые назвал я его по имени. - А что потом на сходняке уркам скажешь? Что зарезал и съел в побегушке товарища? И зачем тогда бегать, если на сходке завалят?

- Ты не понял. Заваливать себя будем сами. А потом… - он не смог договорить фразу. Слишком уж кощунственной она была. - В случае… ну сам понимаешь, у меня в кармане письмо. Ну, бросаю? - он достал из кармана монету. - Твой орел!

Моментально проснувшийся азарт игрока заставил меня вскрикнуть:

- Давай!

Монетка, вращаясь, взлетела вверх, упав на землю, закрутилась на месте и повалилась навзничь. Под пробившимся сквозь мутное небо лучом солнца засверкал герб Советского Союза.

- Ну вот, - с облегчением сказал Юрка. - Бог правду видит. По моей вине мы остались без жратвы. Мне и расплачиваться.

- Юра, брось. Поиграли, и хватит. Я без тебя все равно не дойду. Ты же у нас следопыт. Может, ползком доползем до какой-нибудь зоны. Сдадимся мусорам. А в другой раз получше подготовимся.

Не отвечая, он поднялся на четвереньки и, одной рукой обнажив грудь, приставил к ней лезвие ножа.

- Стой! - заорал я изо всей силы так, что от неожиданности вздрогнули даже волки. Перевернувшись на спину, я попытался выхватить у него нож. Но проклятая слабость подвела. Увернувшись от моих рук, Юрка с силой ударился о землю. Раздался характерный хруст костей. Нож вошел в тело по рукоятку. Смерть наступила мгновенно.

В отчаянии я перевернул Юрку на спину и закрыл его замершие глаза. Внезапно, ощутив необычайный прилив сумасшедшей силы, как будто какая-то пружина подбросила меня вверх, я вскочил на ноги и яростно бросился с ножом на волков. Сознание помутилось. Ведь это они виноваты в гибели Юрки! Это они сожрали все наши запасы! Волки, слегка смутившись, отошли подальше. Опомнившись, я снова вернулся на место. Вдруг небо помрачнело. Солнце спряталось за тучи. Верхушки сосен и елей затрепетали на ветру. Стало почти темно. Я сидел возле трупа моего товарища и не думал ни о чем. Незаметно подошла ночь.

До утра я не мог сомкнуть глаз. Юрка лежал рядом, и мне казалось, что он просто спит. Вот скоро он проснется и мы снова двинемся в путь. К манящей и призрачной свободе.

Утром ветер утих. Поднималось солнце. Вчерашняя сила куда-то улетучилась. Зато появились мысли. «А ведь я не смогу даже подняться. Неужели Юрка отдал свою жизнь для того, чтобы я подох рядом с ним? А как же письмо? Он говорил о нем с такой надеждой. Нет, я обязательно должен дойти куда угодно. Хотя бы для того, чтобы рассказать о нем его близким. Но тогда придется есть Юрку! Нет. Ни за что. Да и вряд ли поможет. Скорее всего, будет заворот кишок. После такой голодовки минимум неделю надо есть бульоны и кисели».

О чем я думаю? Маразм. И куда подевались волки? Наверное, я начал сходить с ума. Очевидно мой организм, расправившись с мышцами, начал поедать мозг. Говорят, что человек без пищи может продержаться больше двадцати дней. А сколько уже прошло? Неизвестно. Но мы ведь даже что-то ели. «Солнце стало выше ели, время спать, а мы не ели» - прозвучали в голове слова зоновской пословицы. Издалека показалась лагерная вышка с часовым. Она не спеша катилась в мою сторону. Вот она приблизилась, и часовой приветливо помахал мне автоматом:

- Привет, браток! Залезай! Довезу до зоны.

Я хотел спрятаться, но не смог пошевелить ни одним пальцем. Внезапно вышка приняла очертания домика. В открытом окне сидел Юрка и подавал мне какие-то знаки. Долго я не мог сообразить, что он от меня хочет. Наконец понял. Он звал меня в домик.

- Заходи, я шашлык жарю из твоей ноги.

- Не, Юрка, сам жри.

- Да ладно, чего ты? Захвати только хлеба и огурчики.

- Может, водки еще?

- Не помешает!

Вдруг домик, затрещав мотоциклетным мотором, мгновенно развернулся и скрылся между деревьями, оставив Юрку лежащим рядом со мной. Посмотрев на него, я обомлел. Мох вокруг был залит кровью. Правая Юркина нога вместе с ягодицей, брючиной и сапогом валялась рядом. Из нее торчала переломанная кость, а в руках у меня был зажат окровавленный нож.

Сознание вновь стало угасать. Огромным усилием воли удалось удержать этот процесс. Теперь мое сознание застряло в какой-то критической точке. И мысли не удается вызвать, и представление реальности существует.

Сколько времени я провел в таком состоянии, установить невозможно. Вновь очнулся и увидел жуткую картину. От Юрки остались одни окровавленные лоскуты одежды и кучка обглоданных до белизны мелких кусочков костей. Я лежал ничком, обеими руками прижимая к себе его ногу. Почему волки уступили мне часть своей добычи, останется неразгаданной загадкой на всю жизнь. Тем более непонятно, почему они не съели меня самого. Неужели я настолько противен, что даже звери шарахаются от меня? Очень обидно

Наконец я понял. Оказывается, не мне, а Юрке необычайно повезло с монетой. Он сейчас ничего не чувствует, а я вынужден продолжать эту паскудную жизнь, это бесконечное кольцо ужасных пыток. Самое страшное, что жить мне мешает мой отвратительный мозг. Если бы можно было избавится от него и положиться только на инстинкт, я не наделал бы такую массу ошибок в своей коротенькой жизни. Но, может, так и сделать? Ведь я давно уже не человек, а существо, выброшенное за борт жизни, мутант, преследуемый всем светом - людьми, природой, судьбой. Даже волки побрезговали полакомиться мной. Что же я, хуже волка? Прочь дурацкую, наивную добродетель! Плевать на все. Люди намного кровожаднее волков. Ради честолюбия они убивают себе подобных. Не хочу больше быть человеком! Хочу быть зверем!

Отпустив Юркину ногу, я попробовал приподняться. Удалось. Ползая на четвереньках, собрал остатки разбросанной одежды. Разыскал окровавленное, разорванное письмо. Засунув его в карман, сложил в одну кучу сухие лоскутки одежды. Поджег предпоследней спичкой. Добавил листьев. Сверху положил влажную от крови одежду. Рядом лежала большая ветка сосны. Порубив ее ножом на куски, сложил колодцем на разгорающийся костер. Потом, отрезав большой кусок мяса от Юркиной ягодицы, насадил его на лезвие, которое пристроил над костром с помощью двух обломков веточки, и принялся медленно поворачивать импровизированный шампур.

Никогда мне не забыть вкус человечьего мяса. Сладковато-приторное, жестковато-вязкое.

Насильно запихивая себе в рот подгоревшие куски, (есть не хотелось уже очень давно) и ежесекундно ожидая заворота кишок, я с жутким отвращением поедал Юркино тело.

Трое суток провалялся я на этом «лобном» месте. Интуитивно просыпаясь, подползал к большой луже, напивался вдоволь, раздувал почти потухший костер, съедал кусочек мяса и вновь забывался в тяжелом сне. С желудком творилось что-то невообразимое. Но стали прибавляться силы. На четвертый день смог наконец встать. Срезав с ноги остатки мяса и уложив его вместе с остальными вещами в сильно отощавшую наволочку, я тронулся в путь.