Михаил Алексеев - Пути-дороги (Солдаты - 2)

* Б э т у т а -- румынский народный танец.

3

Ванину стоило немалых трудов разыскать ночью, да еще в незнакомом, неизученном поселке дивизионную полевую почту. Но не было еще случая, чтобы он не доводил своего плана до конца.

-- Как это ты нас нашел, Сеня? -- обрадовалась Вера, с удивлением глядя то на сверкающий лимузин, то на Семена, стоявшего в наполеоновской позе под лучами фар.

-- Какой же был бы из меня разведчик? -- снисходительно улыбнулся Семен.-- Садись вот, прокачу, соскучился, честное слово.

-- Я сейчас, Сеня! Только начальника спрошу!

Вера скрылась за дверью и через минуту появилась снова, прямо с ходу чмокнув Сеньку в запыленные губы.

-- Разрешил... Ну, куда же мы?

-- Садись, там видно будет...

Он усадил ее рядом с собой, включил скорость, дал газ, и машина в минуту вырвалась из поселка.

-- Сеня, чья это? -- спросила Вера, ежась и от ночной прохлады и от легкой дрожи, вызванной близостью любимого.

-- Румынский генерал подарил! -- гордо сказал Семен. И на всякий случай спросил: -- Не веришь?

-- Верю, Сеня...-- сразу согласилась девушка, не сомневаясь, что он соврал, но не желая именно в такой момент портить ему настроение.

Часа через два, присмиревшую и усталую, боявшуюся поднять глаза на своего возлюбленного, Ванин, молчаливый и виноватый, доставил девушку на почту, а сам поехал искать свое подразделение. Разведчиков он нашел сравнительно быстро. На одном доме, тускло освещенном электрической лампочкой, увидел большую, неуклюжую надпись углем:

ПИНЧУК ТУТОЧКИ

Толстая стрела, устремленная вниз, категорически подтверждала, что Пинчук именно "туточки", а не где-нибудь еще.

Семен дал несколько протяжных, скрипуче-звонких гудков. Ему хотелось обязательно вызвать кого-нибудь из хлопцев и поразить своим приобретением. Ворота открыл Михаил Лачуга.

-- Где ты взял эту штуковину, Сенька? -- спросил он, скаля в улыбке большой щербатый рот.

-- Во-первых, я тебе не Сенька, а господин капитан,-- предупредил Ванин, который, оказавшись среди своих ребят, снова впал в обычный свой шутливо-беззаботный тон,-- а во-вторых, соответственно чину мне вручена персональная машина!..

Лачуга захохотал. Засмеялся и Сенька:

-- Ну ладно. Давай дорогу.

Через минуту он уже рассказывал окружившим его разведчикам про свои похождения, про то, как он "пленил" целый румынский корпус во главе с генералом. Пыль ловко сдабривал великолепной, захватывающей небылицей, на что был большой мастер. Аким под конец Сенькиного повествования не выдержал и заметил:

-- У тебя, Семен, получается похлеще, чем у Кузьмы Крючкова.

-- Ну, ладно, ладно,-- проворчал Сенька.-- Ты, Аким, безнадежный маловер. Кузьма Крючков врал, а я... Да вот спроси Шахаева.

В доме за маленьким круглым столиком трудились Пинчук и Шахаев. Петр Тарасович уговорил-таки парторга написать письмецо секретарю райкома, чтобы тот помог Юхиму в строительстве клуба. Лицо старшины было по-прежнему сильно озабоченным. Нелегко, видимо, было ему управляться с двумя хозяйствами: маленьким, но очень канительным хозяйством разведчиков и большим, не менее канительным хозяйством колхоза.

Шахаев давно наблюдал за Петром Тарасовичем: тот хмурился, щипал усы, кряхтел, на крупном лице его появились капельки пота. Очевидно, очередная "директива" давалась ему трудно.

"Дорогой товарищ Пинчук! -- думал Шахаев, глядя, как хлопочет этот неуемный и неутомимый человечище.-- Скоро, скоро вернешься ты к своему любимому делу! Как же оно закипит в твоих сильных золотых руках!"

Деловую обстановку нарушил вошедший в комнату Ванин. Он был, что называется, в форме. Плутоватое лицо сияло хитрой ухмылкой, а в выпуклых глазах -- зеленый озорной блеск, и весь он имел гордую осанку.

-- Что, товарищ старшина, опять директиву строчите? Бедной вашей Параске скоро их подшивать некуда будет, входящих номеров не хватит... Вот бы селектор для вас установить на Кузьмичовой повозке. Надели бы наушники да и слушали, что в вашем колгоспи робится. А так разве можно управлять -одними директивами. Этак руководят только плохие начальники, для которых и имя придумано подходящее: бюрократы...

-- Замолчи же ты!.. Зарядив, як пулемет!.. Ось я тоби покажу бюрократа! -- загремел Пинчук, подымаясь из-за круглого стола. Лицо его и вправду не предвещало ничего хорошего. Ванин решил, что разумнее всего будет поскорее ретироваться.

Вслед за Сенькой вышел на улицу и Шахаев. Вышел, как ему думалось, освежиться ночным воздухом, но уже в следующую минуту строго уличил себя: "Ты же вышел увидеть ее, Наташу..."

Где-то в глубине двора раздался и тут же смолк ее голос. Парторг, словно бы желая утихомирить свое сердце, крепко прижал руку к груди и быстро прошел во двор, к тому месту, откуда доносилась румынская речь. Там вели беседу братья Бокулеи.

-- Кто вам сказал такое про русских? Вот уже от третьего солдата слышу,-- говорил старший.-- Ты посмотри на меня,-- жив и, как видишь, здоров. А я ведь провел среди них несколько лет. Русские -- не фашисты. Они совсем другие люди, Димитру. Я не могу тебе объяснить всего, но ты сам поймешь, когда побудешь среди них. Убивать они нас не станут. Это какая-то сволочь наговорила про них такое. Мы еще найдем этого человека. Мы очистим нашу армию от негодяев, Димитру. Армия должна служить народу. Про русских говорить такое может только наш враг.

-- А вдруг правда, Георге? -- с беспокойством спросил младший Бокулей.

-- Ты что же, родному брату не веришь?

-- Никому сейчас верить нельзя.

-- Глупый ты, Димитру. Ну, ладно, не веришь мне, но верь в советских людей. Это -- особенный народ, они всегда -- за правду!..-- Георге Бокулей говорил быстро и горячо.

Шахаев присел рядом и слушал, с трудом вникая в смысл беседы.

-- Может, нам домой уйти... Все же лучше будет,-- глухо сказал младший брат.-- Мать, отец -- старые...

-- Можешь идти, я тебя не задерживаю. Но я останусь,-- резко ответил Георге и, вдруг обернувшись к Шахаеву, сказал:

-- Вот мой брат Димитру все хнычет. Перед ним одна дорога -- домой. А вы, русские, всегда бодрые.

Шахаев заговорил без обычной для него мягкой, ласковой улыбки:

-- Право, уж не такие мы бодрячки, Георге, как тебе показалось. Больно и нам, иногда до слез больно. Но мы не из той породы людей, которые любят хныкать.

На бревне, под ореховым деревом, листья которого сильно пахнут анисовым яблоком, сидели Наташа и Аким. Наташа спросила:

-- Ты, наверное, сердишься на меня, Аким?

-- Откуда ты это взяла?

-- Не притворяйся, сердишься!

-- Но ведь ты сама мне все рассказала. Разве ты виновата, когда он...

-- Не надо, Аким, об этом,-- быстро прервала она его и поспешила перевести разговор на другое: -- Ты очень много пишешь в свой блокнот в последнее время. Зачем это?