Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

– Спасибо за совет. Нет ли у вас их адресов, синьор?

– Нет, наши связи прервались много лет назад, – с сожалением покачал головой да Понте. – С тех пор как я покинул Англию в 1805 году. Но их хорошо знают в Лондоне, вам без труда удастся их разыскать. Энн Сторейс часто пела в итальянской опере на Хеймаркет. Скажите, что это я вас прислал.

На прощанье они помахали да Понте, и он помахал им в ответ; ученый муж, кладезь знаний, каким его считали ученики, магистр искусств, человек много повидавший и испытавший на своем веку, обломок прошлого.

Да Понте вдруг кинулся за их экипажем.

– В чем дело, синьор да Понте? – крикнул Джэсон.

– В Вене вам следует соблюдать крайнюю осторожность. Не вздумайте кому-нибудь обмолвиться, что подозреваете стоящих у власти людей в причастности к смерти Моцарта. Это может для вас плохо кончиться.

– Мы будем молчать, – заверила его Дебора, – никто ничего не узнает. Я позабочусь, чтобы Джэсон вел себя осторожно, – но в душе она почувствовала страх.

– В Вене еще живы люди, репутация которых может пострадать, если подозрения вашего мужа окажутся справедливыми. И тогда вам не избегнуть неприятностей.

– Не правда ли, Лондон прекрасный город? – спросила Дебора Джэсона, но прозвучало это как утверждение, а не как вопрос. – Я уже здесь совсем освоилась, а ты, кажется, нет.

Теперь, когда ужасное плаванье через океан осталось позади, и они с комфортом устроились в прекрасном номере гостиницы, предупреждения да Понте отошли куда-то в прошлое, и Дебора вновь радовалась жизни.

Джэсон не обратил внимания на вопрос жены, он сидел с задумчивым, отрешенным видом.

– Все твои мысли только о Вене, словно, очутившись там, ты найдешь того самого Моцарта, каким он живет в твоем воображении. Рассказ и книга да Понте, видимо, не произвели на тебя впечатления. А мне больше по душе Лондон.

Джэсон молчал.

Со вчерашнего дня мысли его все время где-то витают, сердито подумала она; ее присутствия он совсем не замечал. Желая вернуть себе душевное равновесие, Дебора уселась перед туалетным столиком. Вот уже целый месяц у нее не было времени заняться собой. Но сегодня, благодаря предусмотрительности отца, она снова очутилась среди привычной ей роскоши.

Пикеринг попросил банковского коллегу в Лондоне Артура Тотхилла снять для его дочери номер в лучшей гостинице. Они поселились на Пэл Мэлл – излюбленном месте прогулок лондонских дэнди, из их окон открывался вид на Грин-Парк, где можно было увидеть величайшего дэнди своего времени – короля Георга IV. Номер, обставленный дорогой и красивой мебелью, несомненно, предназначался для людей достаточно знатных и состоятельных, таких, как они, решила Дебора.

Но Джэсон с отсутствующим видом глядел в окно на сочную зелень парка, терзаемый печальными и тревожными думами, хотя солнце ярко светило, а дождь, сопровождавший их во время всего плаванья, наконец прекратился. Что его беспокоит, гадала она.

Несмотря ни на что, Дебора твердо решила не портить себе настроение. Она разглядывала себя в зеркале, озабоченная тем, не появились ли у нее морщинки и не увядает ли ее красота – она упорно желала начать утро так, как это делала у себя дома в Бостоне. А Джэсон явно не проявлял к ней интереса и оставался равнодушным ко всему. И тут она повернулась и поцеловала его, давая понять, что раз они уже здесь, в Лондоне, все прежние ссоры следует предать забвению.

– Мне бы хотелось провести тут несколько месяцев, – сказала она. – На Парк-Лейн сдается удобный дом с садом, прислугой. У нас есть на это деньги. – Она смолкла.

Господи, он даже не слушал. Ее выводило из себя такое равнодушие. Вернувшись к туалетному столику, она принялась расчесывать волосы.

А Джэсон думал о том, какой неожиданностью оказались для него тяготы морского путешествия. Неужели и дальше их ожидают одни трудности?

Его поразили грандиозные размеры Лондона, множество жителей, населяющих этот раскинувшийся на огромном пространстве гигант. В сравнении с Лондоном Бостон и Нью-Йорк казались провинциальными городишками. За последние двадцать лет население Лондона увеличилось с одного миллиона до полутора. Портье гостиницы предостерег Джэсона, как предостерегал всех приезжих, против посещения некоторых районов города, в особенности после наступления темноты – убийства и ограбления не были здесь редкостью.

Хозяин запросил с них чрезмерную плату за номер, предполагая, видимо, что американец, совершающий путешествие в Англию, человек обеспеченный и в денежных делах достаточно непрактичный.

Чувство, что его пытаются обмануть, появилось у Джэсона еще на пакетботе, когда капитан заверил его, что новое судно – самое быстроходное и плаванье до берегов Англии займет всего-навсего двадцать пять дней или, в случае плохой погоды, не более тридцати. Но хотя они выехали в мае, в расчете на прекрасную погоду, плаванье оказалось неудачным – сырые и промозглые дни с туманами сопровождали их все время путешествия, растянувшегося до тридцати шести дней; большую часть времени они провели у себя в каюте.

Лишние, проведенные на море дни стоили Джэсону дополнительных расходов. А теперь к тому же они остановились в одной из самых роскошных гостиниц Лондона, что было ему совсем не по карману. Дебора вручила ему чек на двести фунтов, уже поджидавший их в сейфе гостиницы, но Джэсон вернул ей чек обратно. Молча, без лишних слов, но с ликованием в душе и даже без слов благодарности. Он не хотел обязываться и тем более перед ней. И хотя возможность пользоваться ее деньгами, чтобы осуществить задуманную поездку, была одной из причин, побудивших его жениться, он твердо решил прибегать к этому лишь в случае крайней необходимости.

Джэсон надеялся, что чтение мемуаров да Понте поможет ему скоротать время, но сильно разочаровался. В книге либреттиста не содержалось никаких новых сведений. Имя Моцарта встречалось редко и лишь вскользь. О зловещей роли Сальери в жизни Моцарта вовсе не говорилось. Воспоминания да Понте о Моцарте были запоздалым признанием таланта композитора в расчете, что это пойдет на пользу прежде всего самому автору мемуаров. Описанные события нередко противоречили устному рассказу либреттиста, причем в каждом случае главная роль принадлежала да Понте, а Моцарт оставался в тени. Чем дальше Джэсон углублялся в мемуары, тем больше они казались ему бессвязной смесью вымысла и отдельных достоверных фактов; это был громкий и жалкий крик тщеславной хвастливой душонки. Джэсону приелось настойчивое желание автора выставить себя жертвой бесчисленных несправедливостей, а несметное количество хитростей и интриг, которые плел да Понте, совсем сбивало с толку.