Елена Хаецкая - Записки из страны Нигде

И нас не смущали олени, которые при виде всадника без головы способны были воскликнуть: «Силы небесные!» Происходила какая-то таинственная химическая реакция преображения слов, зачастую наваленных неряшливой кучей, в ярчайшую картинку, поражавшую сердце.

Поэтому, кстати, в принципе нет ничего ужасного и в том, что «Гарри Поттер» переведен на русский язык просто чудовищно. То есть лучше было бы, конечно, иметь качественный профессиональный перевод. Но это не обязательно. Потому что книги нашего детства – они тоже, мягко говоря, не «Стихотворения в прозе» Ивана Тургенева.

После того, как книга прочитана, начинается ее самостоятельная жизнь книги «внутри» читателя. Даже не собственно книги, не текста как такового, а персонажей, пейзажей и обстоятельств. Все это проникало в сердце юного читателя, прорастало там и начинало собственное бытие. Герои иногда спорили с читателем, иногда подбадривали его, иногда просто вдруг вспоминались как добрые друзья, с ностальгической ноткой, от которой сладко щемит в груди. Можно было перечитывать книгу, а можно было ее и не перечитывать. Она запускала какой-то новый процесс, уже не остановимый, и человек до конца жизни остается с Морисом-мустангером, с капитаном Бладом, с Кожаным Чулком, с Графом Монте-Кристо. Книга, текст – лишь одно из их обиталищ. Главное же их пристанище – сердце читателя. И там они настоящие. А слова, в которые автору угодно было одеть своих персонажей, - это нечто вторичное. Поэтому иногда не нужно возвращаться к старой книге, так восхитившей в детстве. Книга продолжает читаться до сих пор, она читается сердцем и этот процесс уже не остановится никогда.

00:00 / 10.10.2018

Пушкин, как известно, наше всё, а всё не лжет. И поэтому когда Пушкин с легким сексистским умилением произносит, что «поэзия должна быть, прости Господи, глуповата», ты ему, в общем, веришь. А учитывая килотонны чуши, понаписанной поэтами за два минувших столетия, утверждаешься в этой вере. Да что там – «глуповата»; попросту – дура!

И вот так, с представлением о том, что «поэзия-дура», я прожила почти полвека, а потом внезапно открыла для себя китайцев, и не испорченных дамскими переводами Ахматовой, а совершенно других. И вдруг оказалось («Семен Семеныч!..»), что поэзия бывает не просто умной; главный предмет поэтического созерцания – не эмоция и не впечатление («импрешн»), а мысль, причем мысль дисциплинированная, одетая в каллиграфическую форму, строгая даже в этой многозначности, русскому читателю не открытой, но определенно ощущаемой. Вот как слушаешь умного человека и можешь не понимать трех четвертей им изрекаемого, но просто видишь, что человек действительно умен, много знает и сильно увлечен предметом рассказа.

И проблематика у этой поэзии тоже совсем другая. Для начала – она шире. Она не выглядит такой эгоистичной, сосредоточенной исключительно на эмоциях поэта, и в основном на чувстве поэта к предмету его любви.

Еще одна вещь, которая лично меня привлекает, - обостренное внимание к форме. Казалось бы, для поэзии в принципе должно быть характерно внимание к форме, она же поэзия, но в русском варианте это сводится ко всяким анапестам и хореям, ну и еще поэт использует метафоры, более или менее удачные.

Как ни странно прозвучит, мне не интересно ни читать, ни писать вещи, в которых отсутствует решение чисто технической задачи. В китайской поэзии я постоянно ощущаю присутствие именно этого момента. Не так важно, что нет рифмы. С моей точки зрения, написать венок сонетов довольно просто. Потому что здесь техническая задача давно определена и решалась уже много раз. Решить ее в тысячный раз – в общем-то нетрудно. Гораздо труднее найти по-настоящему сложную техническую задачу и разобраться с ней в процессе творчества.

Я уж думала, никогда не увижу такого. Но вот еще одна книжка современных китайских поэтов (первым для меня стал сборник «Контуры ветра») – на сей раз это современная поэзия провинции Гуанси, «Слова, упавшие в воду», - и снова речь идет в первую очередь о вопросах, далеких от эгоистического самолюбования «творца» собой в своем творчестве.

Для нашего читателя основная проблематика дискуссий вокруг китайской (в частности, гуансийской) поэзии выглядит удивительной: уместно ли писать стихи на современном разговорном языке. Казалось бы, ответ должен быть однозначно «да», ведь мы же не в средние века живем. Но на самом деле все далеко не так однозначно. Для начала, и русская литература вовсе не на современном разговорном языке создается. Литературная речь всегда чуть-чуть архаична, она всегда отстает от современности. Если начать писать на том сленге, на котором мы разговариваем в быту, то это, во-первых, будет некрасиво, во-вторых, не всем понятно, а в-третьих, мгновенно устареет – достаточно чуть-чуть смениться эпохе, и всё. Для примера можно вспомнить популярный в «нулевых» «албанский» язык – когда говорили и писали с нарочитыми ошибками, например, если человек делал что-то не так и замечал это, он восклицал: «я креветка!», но на письме это выглядело как «йа креведко». Кстати, это «креведко», кажется, единственное, что задержалось в сленге после того, как «албанский» сошел со сцены. И не факт, что оно, «креведко», останется. Поэтому употреблять его в литературном языке пока не стоит. Подождем-с.

У китайцев все еще сложнее, потому что роль поэзии у них всегда была огромной и общественно значимой. Поэт в России больше, чем поэт. А в Китае он еще больше, чем в России. Стихи для китайцев обладают социальной мощью, в разы превосходящей привычную нам. И вдруг поэты начинают говорить языком обыденности. Это очень серьезно. Это, в общем-то, революция.

И для того, чтобы эта революция увлекла за собой массы, она должна обладать силой. А силой художественное произведение начинает обладать, когда создатель его решает по-настоящему серьезную техническую задачу. Почему «безделка» «Руслан и Людмила» произвела такое сильное впечатление? Потому, что Пушкин в этой поэме заговорил непривычным для эпической поэзии языком.

В предисловии к сборнику «Слова, упавшие в воду», Ши Цайфу (о котором или которой составители книги вообще ничего не сообщают) пишет следующее:

«В условиях стремительного развития интернет-технологий в XXI веке модернизация поэтического языка беспрецедентно ускорилась, именно субъекты поэтического творчества на разговорном языке стали определять творческую ситуацию и направления развития на всей поэтической арене. Однако стихи на разговорном языке вызывают и наибольшее отторжение. Причина этого в том, что поэзия на разговорном языке опрокидывает устоявшиеся эстетические взгляды…»