Елена Хаецкая - Записки из страны Нигде

Посмотрите, как выглядит тема сверх-героя у Толкиена. Достаточно просто человека - да что там, человека, достаточно халфлинга, малыша, чтобы выйти навстречу Мега-злу и победить его. Разумеется, малышу будут помогать, в том числе и супер-герои класса "Гэндальф", но суть в том, что эти супер-герои - только на подхвате. Без личного мужества обыкновенного человека не получится ничего.

10:12 / 15.06.2016

Как-то раз мне задали очень любопытный вопрос: «А как вообще становятся романтиками?»

Сначала я просто смеялась и говорила, что стать можно сантехником, а романтиком надо родиться… Но потом смеяться перестала, потому что вопрос внезапно повернулся гранью, над которой я никогда не задумывалась. А что такое вообще «романтика»? И, в самом деле, можно ли стать романтиком?

В зарубежных сериалах встречается американское слово «романтика», видимо, связанное с «романом» (понимаемым как сексуальные отношения между любовниками).

Словом «роман» изначально называли произведение, созданное на романском языке, а не на латыни. То есть произведение светское, а не церковное. В любом случае, роман - это литературное произведение, написанное на разговорном языке ради развлечения. С разветвленным сюжетом, немаленьким числом персонажей и т.д.

Вопрос - что в «романе» вычитывать: кто-то находит там в первую очередь любовную линию, кто-то – приключенческую, кто-то мистическую. И все это, наверное, по праву может считаться «романтикой». Поэтому, надо полагать, «романтикой» по праву называют даже нудные многосерийные выяснения отношений между Крузом и Иден в «Санта-Барбаре», изредка перемежаемые ужинами на двоих, при свечах, на крыше небоскреба. Так же понимает «романтику» и Волк из «Десятого королевства». Он вычитал это из книг по психологии человека, которые усердно штудировал, - во всяком случае, он организовал роскошный ужин на двоих и преподнес возлюбленной кольцо с говорящим (поющим) камушком.

А кто-то предпочитает вычитывать в романах приключения, экшен. Кстати, в испанском романсеро куда больше романсов, посвященных кровавой мести, сражениям христиан и сарацин, бегству из плена и т.п,, нежели любовным историям.

Как же выглядит романтический герой? Как правило, всегда присутствует внешний маркер: он необычно одет. Порой в живописные лохмотья. Иногда носит одежду своего врага (Питер Блад – испанца, Морис-мустангер – мексиканца). Изредка он одет подчеркнуто хорошо, что производит поистине пугающий эффект (граф Монте-Кристо).

У него загадочное прошлое. Но самое главное – такой герой изъят из привычного, обывательского быта и помещен в какие-то особенные, удивительные, непривычные условия.

Но – стоп, непривычные для кого?

Для читателя. Сам герой, как правило, об этом не задумывается. Если он начинает рефлексировать на тему: вот, мол, жил я себе поживал нормальной обывательской жизнью, как все люди, а теперь судьба и собственная глупость бросили меня умирать от голода в дебри Амазонки, - то получится Овод эпохи «Прерванной дружбы», то есть существо глубоко несчастное, ущербное, больное, которому вся эта романтика поперек горла и просто хочется домой.

Обычно же романтическому герою вполне комфортно там, где он находится. Ну, худо-бедно. Если, скажем, его внезапно продали в рабство, то он, конечно, начнет рефлексировать, но если ему из рабства удалось сбежать и стать пиратом, то рефлексия тут и заканчивается, и нашего героя опять все вполне устраивает.

Пираты, бродяги, мустангеры, контрабандисты, бутлегеры, гангстеры, яхтсмены, гладиаторы, ландскнехты, жокеи, боксеры, гонщики, цыгане, революционеры и прочие карбонарии – для всех них «романтика» - это образ жизни. Чтобы осознать, насколько же это, черт побери, «романтика», требуется пришелец из «цивилизованного» мира, который будет скрупулезно отмечать своем путевом дневнике всех съеденных червяков и пауков, живописные лохмотья, дикие обычаи и т.п. То есть на каждого Моргана должен найтись свой Эксквемелин. (Никто не сделал больше для развенчания пиратской романтики – и не дал больше материала для ее последующего возрождения в худлите!)

Я думаю, что обычно никто из вышеперечисленных и приравненных к ним категорий граждан добровольно не выбирает для себя «романтический путь». Жизненные обстоятельства сами стаскивают человека с дивана и швыряют в «романтические условия». В девяностые мы пережили это, и далеко не все - добровольно. А сейчас наличие у меня в сундуке мужнина малинового пиджака вызывает у нового поколения приступы неконтролируемого восторга.

Полагаю, что и люди, внезапно обнаружившие себя в Чикаго двадцатых, это вовсе не выбирали. У большинства просто так сложилось.

…Употребляя спирт из стакана, пахнущего одеколоном, где-то «посреди России», в вологодских лесах, в бывшем зековском поселке, в бараке, с лесорубами, каждый из которых имеет «загадочное» (неизвестное мне) прошлое, - я вовсе не думала о том, что это какая-то романтика. Сейчас, в моем изложении, оно звучит, конечно, весьма экзотически и круто, и я понимаю, что в мои двадцать с небольшим я была эдакая «девочка-всё». Но расскажу другое. Это переживание я считаю одним из самых сильных моментов моей жизни, и оно связано как раз с тем фактом, что «романтики на самом деле нет».

Многодневный маршрут в геологической экспедиции – это когда маршрутная пара отправляется на несколько дней в «свободное плавание». На карте указаны точки, где следует отобрать пробы, и отмечено место, куда приедет машина через три-четыре дня, чтобы забрать пару и перевезти в новый лагерь.

Я всегда боялась многодневных маршрутов. Каждый из них был вызовом и испытанием. Не знаешь, где будешь ночевать. Продуктов с собой на три дня. Веришь, что не заблудишься, не утонешь в трясине, не встретишь медведицу с медвежатами. Натыкаешься в лесной чаще на самые странные вещи, вроде старых шпал на том месте, где когда-то была железная дорога. Рельсы давно сняли, а сгнившие шпалы ушли в землю, но вот – ржавый костыль, вот остатки автомобильного колеса… Тут когда-то была дорога. А вокруг – ничего, глухой лес на много километров. Романтика, в общем.

И вот выходим мы после таких трех дней в лесу к железнодорожной станции. Прибыл поезд, выгрузились ребята лет восемнадцати-двадцати – туристы. С удочками, с хорошим новым снаряжением. Песни попеть у костра, рыбу половить, отдохнуть на выходные. И я с какой-то невероятной, болезненной завистью смотрела на чистые ровные руки девушек. Без царапин, шрамов, не испачканные в саже, смоле, с ухоженными ногтями. Никогда не забуду, с какой обостренной силой я ощущала в тот миг свою бродяжность, свою тертость, битость. При том, что мне нравилось в геологической экспедиции, при том, что к тому времени я уже закончила Ленинградский университет, начинала писать – некоторые переживания тех лет вошли в «Меч и Радугу»…