Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

В следующую группу отнесем сочинения, написанные от лица второстепенного пер­сонажа.

Такой персонаж имеет преимущество пе­ред главным героем хотя бы потому, что не так крепко связан личными интересами с основным событием, не «отвечает» за не­го и, следовательно, способен изложить это событие более или менее объективно.

Очень показательным примером могут служить рассказы Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе. Здесь наглядно проявляются все особенности слова в устах второстепенно­го действующего лица этих рассказов — простодушного доктора Уотсона.

Более сложный пример — «Бесы» Досто­евского. Второстепенный персонаж, веду­щий рассказ в этом произведении, назы­вает себя хроникером. Разобрать персону этого «хроникера» рекомендовал еще М. Горький. Дело в том, что маску этого второстепенного лица иногда использует в своих интересах автор. Тут надо держать ухо востро!

Под значением, которое придает слову хроникер из «Бесов», зачастую таится иное значение — авторское. И в сложных слу­чаях возникает опасность смешать тенден­цию автора и тенденцию рассказчика.

Этой опасности не избежал литературо­вед Н. М. Чирков.

В поучительной книге «О стиле Достоев­ского», характеризуя намерения хроникера, ведущего рассказ в «Бесах», он видит у него «не только снижение героя (имеется в виду Степан Трофимович Верховенский.— С. А.), желание выставить его в самом ко­мическом виде, но даже какое-то упоение в раскрытии его ничтожного, в конечном сче­те, существа простого приживальщика».

И это говорится о человеке, который искренне подчеркивает свою любовь к Сте­пану Трофимовичу, считает его своим дру­гом и учителем!

Есть сочинения, рассказанные не героем, не второстепенным персонажем. Вместе с тем с первых же строк ясно, что расска­зывает и не автор.

Такие сочинения, рассказанные как бы неизвестным, неназванным лицом, можно обозначить привычным термином «сказ», а роль наглядной иллюстрации могут сыграть произведения из сборника П. Бажова «Ма­лахитовая шкатулка».

Особенности сказа очень точно уловил М. Бахтин (см. его книгу «Проблемы поэти­ки Достоевского», М. 1963, стр. 256—257).

Непонятно только, почему, с его точки зре­ния, сказ процветает в эпохи отсутствия авторитетных точек зрения и авторитетных и отстоявшихся идеологических оценок.

Сказка, басня (от Крылова до Михалко­ва), стихотворные сказки Пушкина, «Конек-Горбунок» Ершова (прекрасный образец стихотворного сказа) служат примерами живучести этого жанра в самые разные времена. Мне даже кажется, что на фоне устойчивого литературного стиля особен­ности сказа по закону контраста действуют еще сильнее.

Когда-то, видимо очень давно, от тради­ционного сказа откололась в виде полно­ценного жанра особая манера повествования, оказывающая и в наше время сильное влия­ние и на кинематограф, и на театр, и на живопись.

Это, так сказать, утрированный сказ. Слово в таких произведениях невозможно воспринимать в его буквальном смысле ни в коем случае. Оно подмигивает читателю, гримасничает, шутит.

Может показаться, что речь идет об обыкновенной пародии. Но это совсем не так. Пародия замыкается в рамках паро­дируемого произведения и не живет без него. А здесь пародируется речевой атом — слово, и из этих атомов строится ори­гинальное произведение. Так писал Зо­щенко.

Но существуют произведения, в которых слово как бы претерпевает все приключе­ния, которые мы перечисляли раньше. Та­кова, например, «Повесть о капитане Копейкине» — ядро первого тома «Мертвых душ».

Это блестящее сочинение всегда привле­кало к себе внимание исследователей идей­ного замысла поэмы, оно представляет ин­терес и для литературно-художественного разбора.

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

ИВАН ТУРГЕНЕВ. «ЗАПИСКИ ОХОТНИКА»

«Записки охотника» И. С. Тургенева вы­браны в качестве типичного примера про­изведений, в которых повествование от первого лица ведет автор.

Беглое сравнение фактов жизни писателя с текстом «Записок» подтверждает, что с нами беседует Иван Сергеевич Тургенев собственной персоной — тридцатилетний вы­сокий темно-русый «охотник по перу», мод­но подстриженный под композитора Листа, гастролировавшего в те времена в Петер­бурге.

Из рассказа можно узнать, что автор-охотник — барин, сравнительно молод, бы­вал за границей, имел две своры собак, а следственно, довольно богат. Ученые отме­тили и мелкие подробности вроде того, что любимую собаку охотника зовут Дианка. Даже то, что Дианка желто-пегой масти, соответствует действительности.

Автор не находит нужным скрывать, что угодья его расположены возле стыка Туль­ской, Калужской и Орловской губерний. В тринадцати километрах от тургеневского ро­дового поместья — Спасского-Лутовинова — находится знаменитый Бежин луг. В трех километрах от Бежина луга существует сельцо Колотовка, упомянутое в «Певцах». Места, где бродил Тургенев со своей Дианкой и егерем Ермолаем (который тоже су­ществовал в действительности), описаны с геодезической точностью. Читатели «Бежина луга» без труда узнавали в натуре и «площадя» кустов, и дубовый лесок, тем­невший недалеко от Чеплыгина (кстати, то­же упомянутого в «Однодворце Овсяникове»), и белую Спасскую церковь.

Правда, в «Живых мощах» Лукерья вели­чает рассказчика Петром Петровичем. Но этому не стоит придавать значения. Рассказ «Живые мощи» написан через двадцать пять лет после первой публикации «Запи­сок», и Тургенев окрестил своего героя пер­вым попавшимся под руку именем (и герой «Каратаева» назван Петром Петровичем, и Лупихин в «Гамлете Щигровского уез­да» — Петр Петрович).

Впрочем, кроме анкетно-биографических, существует и еще одно принципиально важ­ное доказательство того, что в «Записках охотника» в качестве «я» выступал тот самый барин, который печатал эти расска­зы в журнале «Современник» за подписью «Ив. Тургенев».

Это доказательство заключается в том, что манера повествования в «Записках охотника», несмотря на образцовый лите­ратурный язык, мало отличается от при­вычной Тургеневу речевой манеры со все­ми присущими человеку определенной сре­ды особенностями.

Услышать живую речь Тургенева мы не в состоянии. Однако представление о ха­рактерных особенностях ее можно почер­пнуть из его писем.

По многим рассказам «Записок» (напри­мер, «Бирюк») заметно пристрастие Турге­нева к насмешливой цитации типичных фраз и словечек. Эта особенность подтвер­ждается и письмами:

«...Как говорит ваш муж,— я начинаю сначала...»; или: «Уверяю вас, ganz objectiv gesprochen, как говорят наши друзья нем­цы...»

Особенно характерна для речи Тургене­ва «намекающая» фраза. О роли такой фразы в «Записках охотника» мы погово­рим в дальнейшем, а пока ограничимся примером из письма к знаменитой певице Виардо: «Когда я вошел в театр, у меня не­приятно сжалось сердце — вы легко може­те себе представить — почему». Во фразе чувствуется и кокетство, вполне, впрочем, простительное.