Сергей Синякин - За несколько лет до миллениума [сборник]

Именно тогда определялась судьба нас всех. С нами в классе учились разбитные хлопцы — Саня Чувакин, Витька Фокин, Серега Шевченко. Всем им, как и Краюшкину с Калиным, предстояло в недалеком будущем пополнить преступный мир. Если Чувакин, Фокин и Шевченко просто добросовестно отсидели за совершенные ими кражи из автомашин, то Краю и Калину пришлось пройти по долгим ступеням преступной иерархии и получить почетные ныне звания особо опасных рецидивистов. Впрочем, счастья это им не добавило. Края в пьяной драке убили родственники, Калинин Витька отсидел пять или шесть раз и, как я слышал, отправился сидеть за новое преступление.

Мы были далеки от этого. Собираясь вечерами, мы рассказывали истории о бриге живых мертвецов, истории о черной руке и блуждающих кровавых пятнах, постепенно добираясь до таких высот, что, выходя из сарая, сами боялись идти домой. Еще были фантазии на сексуальные темы, причем каждый врал, что это с ним происходило на самом деле. Гормоны играли. Впрочем, это не мешало нам оставаться детьми. Хотя рассказы были ого-го какими!

Кстати, о гормонах. Иногда в летние выходные мы всей семьей выезжали на пляж. Еще выезжала тетка со своим вторым мужем и ее друзья и подруги. Среди них выделялась томная плавная тетка Зоя, у которой из синего бюстгальтера выглядывали белые полушария грудей. Это было именно то, что мы в своем подростковом кругу всегда называли сиськами, стеснительно при этом хихикая.

Однажды суховатая и со злым лицом тетка Дина перехватила мой взгляд.

— Гляди, смотрит! — искренне удивилась она.

— Все они сейчас ранние, — лениво сказала тетка Зоя и щедрой рукой сдвинула ткань бюстгальтера в сторону, чтобы круглые запретные плоды были мне виднее. Стыда я не испытал, только жгучее любопытство и что-то похожее на желание вдруг зашевелились в глубине души. И я торопливо побежал купаться. Вода в Волге всегда была прохладной. Она и позже успокаивала. В глубине темной воды порой угадывались огромные серебристые рыбины. Глядя из-под воды, они видели тени, что бродили по песчаному берегу. Для рыбин мы казались богами, неторопливо бредущими по суше, — этой разделительной черте, отделяющей небо от воды.

В тихом зеркале природы… Если пройти по берегу, пересечь волейбольную площадку пляжа, обогнуть деревянный ресторан «Волга» и миновать сухой потрескивающий ветвями сосняк, можно было выйти к небольшому озеру. Озеро поросло камышом, на спокойной черной поверхности его глянцево зеленели круглые листья, среди которых белыми кудрявыми кулачками светились лилии. Если встать на берегу, в глубине озера можно было заметить ленивый медный блеск крупной рыбы. Малька здесь плескалось столько, что озеро напоминало инкубатор. Иногда встречалась ленивая цапля, которая расхаживала по мелководью, разгребая клювом тину и ловко выхватывая оттуда мелких рыбешек и зазевавшихся лягушек. Главным было не испугать комаров. Одно неосторожное движение — и ты оказывался в дымном облаке, способном выпить из тебя всю кровь. Все портила только конная милиция, она вставала у дебаркадера, к которому причаливали катера. Милиция бдила за порядком, лошади лениво пили волжскую воду. Иногда на дебаркадере случались стычки, которые в зародыше гасили конные милиционеры. При этом самую активную роль играли лошади, теперь уже всадники лениво наблюдали с высоты за реакцией толпы. Толпа реагировала правильно.

Вспоминая о том времени, я думаю о развилочках судьбы, благодаря которым наша жизнь складывалась определенным образом, а ведь могла сложиться и совсем иначе. Тогда у нас не было иммунитета против зла, а компании придерживались стайного и не всегда порядочного принципа в поведении. Я вполне мог оказаться однажды на скамье подсудимых, приняв участие в краже или будучи пойманным за хранение огнестрельного оружия. Долгое время я владел офицерским вальтером, найденным в одном из блиндажей. Хорошая оказалась игрушка! А патронов к ней было немерено. Иногда мы с Краюхой забирались в овраг, выставляли у глиняного откоса пустые бутылки и банки и упражнялись в стрельбе, чувствуя свою взрослость и крутость.

Уже в восьмом классе я с другом гулял по набережной, где нас пытались ограбить. Несколько подростков с ножами в руках хотели освободить нас от лишних денег. Но лишних денег в пятнадцатилетнем возрасте просто не бывает, а вот вальтер был у меня под рубахой. Выстрел из него привел грабителей в состояние тупой покорности. Мы отобрали у них ножи, а потом в порядке компенсации очистили их карманы на семнадцать с половиной рублей, которые тут же потратили в кафе «Керамика» на вино «Фетяска» и мороженое. Уже позже я отчетливо понял, что в тот день моя судьба могла круто перемениться, ведь то, что мы сделали с дружком, называлось на языке уголовного кодекса просто и обыденно — разбой.

Вот интересно, кем бы я стал? Возможно, я стал бы не подполковником милиции, а крутым паханом или, как их теперь называют, авторитетом. Родственники меня конечно же стыдились бы, а нынешнее поколение смотрело с уважением, как раньше мы смотрели на летчиков, космонавтов и ученых. Во всем есть какая-то предопределенность. Эта предопределенность и повела меня по совершенно иному пути, о чем я нисколечко не грущу, наоборот, радуюсь, что судьба оберегла от опасных поворотов.

Я рад, что остался человеком. Сломанные зоной люди, выбравшие воровской путь, часто лишь внешне напоминают людей. В душе у них пустота, а в глазах никогда не бывает радуги. Откуда взяться радуге, если ты все видишь в черно-белом цвете? Я жалею этих людей. Я их очень жалею. Такие люди подобны чертополоху, расцветшему внезапно на заливном лугу, он может оказаться и красивым, но все-таки будет чужим пахучему разнотравью, его иголки не позволяют любить чертополох, как любят чабрец и донник, как любят горьковатую степную полынь, как обожествляют лазоревые цветы степи — неяркие и все-таки сумасшедшие тюльпаны.

Ладно. У каждого своя судьба. И все же я с тоской вспоминаю руки приятеля моего детства Володьки Краюшкина. Эти руки принадлежавшие уже коренастому и хмурому мужику, светились белыми шрамами, пересекавшими вены.

Они говорили о жизни Вовки Края куда больше, чем его немногословные рассказы, в которых привычные нам с детства слова были щедро посолены матом и поперчены блатными выражениями, известными нам двоим.

Знаете что? Вор и сыщик — это два берега одного жизненного потока. Они неотделимы друг от друга. Вор нуждается в сыщике, этого требует общество. Но и сыщик нуждается в воре, без этого стала бы невозможной его профессия. И эта тайная связь проходит между ними всю жизнь. Быть может, именно поэтому воры хотят, чтобы их похоронили на аллее, где чаще всего хоронят ментов. Сопричастность продолжается и после смерти. Только признаваться в этом воры не хотят. Как и сыщики.