Наталья Воронцова-Юрьева - Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира

Галлюцинация, повторяю, была для Отелло полной реальностью - и теперь он думает, что и Яго присутствовал при этом выкрике "признавайся", что и Яго тоже слышал "признание" Кассио. И теперь он хочет, чтобы Яго подтвердил то, что "слышал" Отелло.

Но Яго не мог этого слышать.

Он с некоторой оторопью выслушивает этот вопрос мавра - "Он признался в этом?", не зная, как на него реагировать, после чего принимается пространно рассуждать об изменах и рогах, о ярме брака, о проклятии ада и сверхиздевательстве сатаны - "целовать распутницу на ложе, которое уверенно считаешь неприступным, и считать распутницу непорочной".

Но это еще не все, диалог не закончен, и нас ждет еще одна не менее интересная деталь. Хотите попробовать отыскать ее самостоятельно? Ей-богу, она лежит на виду, просто внимательно прочтите цитату, которую я привожу ниже.

Итак, после всех этих пространных рассуждений про измену Яго предлагает Отелло подслушать, как Кассио будет рассказывать якобы о своей любовной связи с Дездемоной:

"На минуту встаньте в сторонку. Превратитесь весь в терпеливый слух. Когда вас здесь обуревала скорбь, - страсть, недостойная такого человека, - сюда пришел Кассио. Я удалил его отсюда, придумал благовидное объяснение вашему исступлению и попросил Кассио поскорее вернуться поговорить здесь со мною, что он и обещал. Вы только спрячьтесь и наблюдайте за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся в каждой черте его лица. Ибо я заставлю его снова пересказать рассказ о том, где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся с вашей женой и когда он снова собирается совокупиться с ней".

Ну что, увидели?

Да вот же, на самом виду! Вы только вслушайтесь в то, что говорит Яго. Больше того, вы только посмотрите, как гениальный Шекспир, стараясь привлечь наше внимание, заставляет его дважды повторить эту третью странность:

"Когда вас здесь обуревала скорбь, - страсть, недостойная такого человека, - сюда пришел Кассио. Я удалил его отсюда, придумал благовидное объяснение вашему исступлению..."

А теперь задайте себе вопрос: откуда, прости господи, взялась здесь скорбь? С чего вдруг объявилось здесь исступление? Да ведь никакой скорби, никакому исступлению Отелло, лежа на полу, не предавался и предаваться не мог! Он тихо и неподвижно лежал без сознания лицом вниз. Тихо и неподвижно. Именно эту картину и увидел Кассио, когда вошел!

Стало быть, Яго врет.

А вот ничего не помнящий после припадка Отелло и впрямь думает, что он катался по полу в исступлении и скорби - ведь так сказал Яго.

Но зачем Яго врет? А затем, что он прекрасно разбирался в эпилептических припадках - он успел вдосталь их навидаться за свою военную жизнь. И он прекрасно знает, что Отелло не должен помнить о том, что с ним был приступ.

Именно это очень важно для Яго.

И сейчас, говоря в глаза Отелло откровенную ерунду о том, чего на самом деле не было - что Отелло, дескать, чуть ли не катался по полу в исступлении и скорби (и, дескать, вот почему тот и не помнит появления Кассио!) и что, дескать, так предаваться горю недостойно такого человека, как мавр, - Яго просто осторожничает, просто на всякий случай проверяет, а действительно ли Отелло не помнит о своем приступе.

Зачем же он это делает?

И вот тут мы возвращаемся к предыдущему вопросу: зачем Яго преувеличил количество приступов?

*

И вранье про исступление и скорбь, и враки про количество припадков - звенья одной цепи. Количество приступов Яго преувеличил на будущее - на всякий случай, если каким-то образом его злодейская игра раскроется. Тогда это вранье поможет ему выкрутиться.

Каким образом?

А он бы просто списал свое подстрекательство к убийствам на то, что якобы на самом деле он ничего никому и не говорил - что эти его слова якобы элементарная галлюцинация Отелло! Что все их разговоры просто пригрезились Отелло в минуты перед "двумя" приступами! Что если после второго приступа он не помнил, что было до припадка и что с ним вообще был припадок (чему внезапным и весьма своевременным свидетелем стал Кассио), то, стало быть, и после несуществующего первого приступа он точно так же не помнит, что было до этого приступа.

И такое хитроумное вранье могло с легкостью сойти за правду.

Кстати.

Вранье про исступление и скорбь с преувеличением количества приступов - это уже второй случай, когда Яго заранее готовит себе пути к отступлению (к оправданию).

Первый случай - когда, стоя на коленях рядом с Отелло, он приносил клятву, которая должна была в случае чего снять с Яго всю ответственность за убийство Кассио.

Но будет и третий случай - когда, воспользовавшись моментом (а Яго то и дело приходится импровизировать), он попытается подставить под удар правосудия ничего не подозревающую Бьянку, местную куртизанку, влюбленную в Кассио.

Эти три равнозначных по цели случая - известный литературный прием, призванный закрепить в сознании зрителя цели и средства героев.

*

Итак, Яго предлагает Отелло спрятаться и подслушать, как Кассио будет рассказывать якобы о том, "где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся" с Дездемоной и "когда он снова собирается совокупиться с ней". А заодно и понаблюдать "за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся в каждой черте" лица Кассио.

Что отражается в эту минуту на лице самого Отелло? Боль оскорбленного ревнивца? Страдания обманутого мужа и друга?

Нет, нет и нет.

Увы, Пушкин катастрофически ошибся, сказав, что Отелло не ревнив, но доверчив. Катастрофически! Потому что за Пушкиным стали бездумно повторять все кому не лень.

Анатолий Эфрос прекрасно чувствовал эту неувязку, эту несостыковку между утверждением Пушкина и логикой пьесы:

"Пушкин сказал, что Отелло не ревнив, а доверчив. Однако почему Отелло доверчив только к тому, что есть зло, и недоверчив к Кассио, Дездемоне, Монтано, Лодовико, Эмилии? Что же это за такая однобокая доверчивость?"

Режиссер трижды возвращался к этому пушкинскому афоризму, чувствуя его откровенную неубедительность, но так и не смог заставить себя уйти от магии "авторитетного мнения", когда любая бессмыслица, высказанная его носителем, раболепно превращается в указующий перст.

Нет, вовсе не доверчивость Отелло явилась причиной такого разрушительного влияния Яго, но болезнь. Ибо с той самой минуты, как у Отелло внезапно и резко возникла потребность в одиночестве, а потом разболелась голова, его сознание стало мутиться под воздействием все набирающего силу припадка. С ним стали происходить кратковременные выключения сознания, его рассудок впал в помраченное состояние и теперь воспринимает действительность лишь фрагментарно, усеченно, не в силах оценить ситуацию в целом. И уже через несколько часов он весь оказывается во власти своей болезни, которая все сильней и сильней корежит его мозг, накапливаясь в нем неуправляемой злобой, усиленно подогреваемой Яго.