Сухбат Афлатуни - Дождь в разрезе (сборник эссе)

Стиль Штыпеля — из детского же придавания обычным словам необычного, щекочущего смысла.

Нимвр о д, точнее Н и мврод, — один из ближайших потомков Адама. Живший в те времена, когда многие вещи еще не имели названий. А названия — еще не приклеились окончательно к вещам.

«Бездонно имя всякой божьей твари / и прозвище любой насущной вещи…»

Эти строчки даже точнее передают нерв стихов Штыпеля, чем трехстрочие «Вот слова: / их значения / не имеют значения», первая строка которого стала заглавием книги. Хотя, если учесть, что это — парафраз лермонтовского «Есть речи — значенье / Темно иль ничтожно…», то все встает на свои места. Речь о значении обыденном, привычном.

Стихи Штыпеля — волшебная копилка «незначительных», онтологически униженных слов, фраз, строчек.

Масла, моторы. Грязный снег. Обрывки фраз, затертых цитаток, воспоминаний.

В этом же ряду, с этими нищими духом, то бишь смыслом, предметами, и россыпи уменьшительных суффиксов.

«Седенькие речки». «Веселенький шлягер». «Хоронили бабочек птичек». «Все б огонечек цвел…» «Человечек умирает…»

Не знаю, у кого из современных поэтов в стихах столько же уменьшительности и ласкательности.

Порой этих сирых и убогих слов (словечек) — с перебором. Что, даже чудесно ритмизованные, оркестрованные, стакнутые в парадоксальных сочетаниях, они еще недородились. Скорее музыка, чем слово.

Штыпель называет это «стихами для голоса». Хотя — какие стихи, если они стихи, а не буквы, — не для голоса? Даже при чтении глазами. Штыпель это понимает прекрасно. «…Артикуляция, напряжение органов речи, возникающее даже при мысленном чтении, составляют физиологическую основу нашего стихового восприятия», — читаем в одном из его коротких эссе, там же, в сборнике.

Одного голоса мало, хотелось бы побольше логоса, пусть даже в «ку-ку / с вмятиной на боку».

А лучшее в книге, на мой взгляд, — сонеты.

Лучшие сонеты, читанные за последние годы. В них все — и голос, и логос, и мелос.

Целый клубок интертекстов: пушкинских, георгие-ивановских и, разумеется, шекспировских. Возможно, сказалось то, что Штыпель переводит — и довольно интересно — сонеты Шекспира. Тут уже не только «слова, чье значенье не имеет значенья», — тут рудоносная словесная порода, то, что Пушкин называл «метафизическим языком»…

Но пора переходить к последней книжной паре.

Обе книги — на грани поэзии и прозы.

У Алёхина — чуть ближе к поэзии. Ярче, крупнее метафоры, концентрированнее лирическое высказывание. У Рыбаковой — ближе к прозе. Шире дыхание, проявленнее сюжетная ткань.

Хотя графически стихи Алёхина оформлены, как маленькие рассказы, а «Гнедич» Рыбаковой идет стихотворными столбцами.

Хотя Алёхин определяет жанр своего «Жука» как «стихотворения в прозе». А Рыбакова — как «роман» (правда — в «песнях») [104] Жанровая «двуполость» «Гнедича» отразилась и в его премиальной судьбе в 2011 году. Он вошел в шорт-лист премии Андрея Белого в номинации «Проза» — и был удостоен премии «Anthologia» как поэтическая книга. .

Хотя… Впрочем, достаточно сопоставлений. Теперь о каждой книге отдельно.

Алексей Алёхин. Полет жука. М.: Астрель; Аванта+, 2011. — 63 с. Тираж 1000 экз.

Стихи Алёхина — это чудо зрения.

В детстве меня раздражало (и смешило) выражение «разуй глаза». Словно на глаза для чего-то натянуты туфли. Утыкаешься ресницами в стельку, зрачок царапают шнурки.

«Полет жука» — весь — написан разутыми глазами [105] Не случайно выпущенный годом раньше сборник Алёхина назывался «Голыми глазами» (М.: Астрель; АСТ, 2010). . Снятая обувь выставлена на просушку.

Белые и черные кеды. Голубое небо. Алёхин не стесняется цветовых эпитетов, открытых тонов. И тени у поэта — разноцветные:

Даже там, где траур и небытие, цвета не бледнеют — но кажутся еще ярче:

Цветаева писала о Пастернаке, что мироздание для него словно ограничилось четвертым днем Творения. До создания «животного царства», отсутствующего в пастернаковских стихах.

У Алёхина — еще успели сотвориться насекомые: жуки, шмели, бабочки, мотыльки. Они — связующее звено между природой и техникой, прозой и поэзией. Не случайно в эпиграфе к книге стихотворение в прозе сравнивается с полетом жука («Стихотворений в прозе не бывает. А жук, по аэродинамическим расчетам, не должен летать. Но он летает»). А залетевший в комнату шмель… Впрочем, лучше процитирую.

Нет, «деталька» эта — как показывает книга — на месте. Разве что теперь не в древнем «ундервуде»…