Александр Руденко-Десняк - Выбор и путь. Заметки о современной прозе

Попробуем и эту кристально ясную но­веллу увидеть в контексте затронутой в за­метках темы. Да, многое приобретает со­всем иное и неожиданное звучание.

Пусть мучается Белый, изворачивается Суров, думает о «своей» линии поведения Муравьев. Это для себя они люди, даже личности с запросами. А для Оскара Дирлевангера, штурмбанфюрера СС, командира спецбатальона и вдохновенного руководите­ля «акции» в деревне Борки, все эти не-немцы — рабы, песок, пыль на дороге истории.

Дирлевангер проводит поголовное истребление местных жителей. Ему дей­ствительно все равно, партизаны они, поли­цейские или просто старики и дети. Отра­батывается «модель» грядущего очищения земли от всего, недостаточно полноценного с точки зрения идеологов третьего райха.

По мысли штурмбанфюрера, жители Борков должны воспринимать налет кара­телей как «огонь с неба». Рабам не положе­но знать ни причин, ни мотивов господских действий. Действительно, идеология....

«Радость ножа, или Жизнеописания ги­пербореев» — гласит подзаголовок книги. Это «срез» сознания тех, кто возомнил себя сверхлюдьми, предназначенными для осо­бой миссии на земле. Цитата из Фридриха Ницше в начале книги («Нет ничего более нездорового среди нашей нездоровой со­временности, как христианское сострада­ние. Здесь быть врачом, здесь быть неумолимым, здесь действовать но­жом — это надлежит нам, это наш род люб­ви к человеку, с которым живем мы — фи­лософы, мы — гипербореи...») — заявка на истолкование фашизма прежде всего как идеологического явления. Видения и мысли главного «гиперборея», ощущающего в сво­ем бетонном бункере магическую связь с силами Космоса, нет, это не обычный бред параноика, это обоснование того, что слу­чилось в тысячах Борков, это вдохновенное напутствие для нации, брошенной на за­воевание жизненного пространства, брошенной осуществлять свое «предназначение».

Ее даже избавили от тяжкого бремени выбора — за нее и выбрали, ей и указали путь, вот только пройти по нему она долж­на была сама, познав в конце концов ужас справедливой расплаты, но все потом, все после 43 года, все в будущем.

Сколь коварна и соблазнительна для одурманенной массы жизненная филосо­фия, согласно которой все проблемы мож­но решить «сразу» и на века, без труда, борьбы и страданий! Достаточно двинуться в предначертанном высшими силами на­правлении...

Делались попытки объяснить фашизм па­тологией разума, чувств, даже биологиче­ских инстинктов. Успеха они не принес­ли — слишком узкие и поверхностные кри­терии для объяснения такого явления.

Глядя на Муравьева, Дирлевангер почти с юмором думает: «Прочесть бы его мозги: как изворачивается, как обещает себе и це­лому миру, что все поправит другими дела­ми — еще верит, что будут какие-то дру­гие». Дирлевангеровская реплика «про се­бя» — своеобразный ответ на действитель­ные жизненные притязания Славы, ответ, демонстрирующий проницательность эсэсов­ца и напоминающий, что он фигура силь­ная, персонаж с характером. Многие более или менее существенные мысли «доброволь­цев» сопровождаются «ответами» в рассуж­дениях и Дирлевангера, и самого фюрера. Перед нами жестокая и проницательная идеологическая машина, машина подавле­ния, вполне способная «просчитать» вариан­ты поведения и даже мироощущения своих жертв и живых объектов. Весь смысл ее функционирования: всегда, во всем идея выше человека.

Нет нужды воспроизводить многочислен­ные афоризмы Дирлевангера вроде: «Так уж устроены люди, что ценится она (жизнь.— А. Р.-Д.) особенно тогда, когда ничего уже не стоит». Достаточно сказать, что он и олицетворяет собой машину, кото­рая знает, как использовать людей в нуж­ных целях, как быстро лишить их самой возможности действовать по собственному выбору, как избавиться от них после ис­пользования, но вникать в их психологию, находить с ними какую бы то ни было фор­му отношений считает просто излишним. «Гипербореи» могут позволить себе не ис­пытывать зла к своим жертвам. «Тут уж не возмездие, тут идея — чистая, высокая!» — ликует Дирлевангер, думая о грядущей «акции» в Борках.

Как люди могли дойти до жизни такой?

Вот так — могли!

Жестокие обстоятельства, неверный вы­бор, губительная сила компромисса, нрав­ственный крах — все это проблемы труд­ные, проблемы многозначные, но как быть с теми персонажами «Карателей», которые не знали никаких колебаний, которые стали сразу — за право ходить по земле и сы­тость — ревностно служить оккупантам? Это ведь по отношению к ним Белый и да­же Муравьев — все-таки достаточно част­ные случаи. «Вон сколько фуфаек и кусков хлеба, тряпья всякого по полю валяется, по кар­тошке. А выбрать, взять нечего. Один пла­ток только и поднял, в цветах весь — пода­рок стерве могалевской, пусть покрасуется. Да еще спички отнял. Зажала в руке и не­сет. Куда ты несешь, спросить бы тебя? Наверно, как утром взяли ее от печки, так и не разжала руки. «Дай прикурить, тет­ка!» — а она не понимает. Умрешь от всех вас!» — развлекается один из главных пер­сонажей книги Тупига, знаменитый в своей среде профессионал, умеющий, к примеру, одной очередью своего пулемета уложить всех, кто находится в комнате, а тех, кто плохо работает, то есть не обладает такой степенью мастерства, презрительно назы­вает «сачками». А есть еще хихикающий уголовник Сиротка, с восторгом отправив­ший на тот свет свою возлюбленную, есть мрачный палач-умелец по кличке Кацо, есть Иван Мельниченко, хладнокровный убийца, вообразивший себя лихим атаманом и мечу­щийся на коне с опереточными «казацкими» выкриками. Есть немецкие фашисты разных рангов, разного происхождения, стара­тельно, вдохновенно, аккуратно, но во всех случаях четко и бестрепетно делающие свое палаческое дело...

Социально-психологический материк, ока­завшийся перед белорусским писателем, вернее, выбранный им для внимательного рассмотрения, вряд ли мог быть достаточно хорошо понят при создании одной лишь апробированной литературной «модели» нравственного выбора. Она, как заметил читатель, разработана в книге четко и убе­дительно, чтобы войти в общую систему авторских аргументов в разговоре о «гипер­бореях» недавнего прошлого и вовсе на­стоящего: идеи, поднимающиеся над чело­веком, живы.

«Каратели» — книга, последовательно раз­облачающая саму философию фашизма.

...Меняются или видоизменяются со вре­менем вопросы, которые человек обращает к окружающей действительности. Мы чаще задумываемся над философией жизненных явлений в их полноте и сложности. Лите­ратура помогает нам в этом, стремясь отра­зить изменения в нашем сознании, стремясь к тому, чтобы и художественною поиска коснулось существо этих изменений.