Станислав Борзых - Тотальность иллюзии

Старые социумы, как предполагается, обладают солидным запасом знаний, а, значит, имеют в своём распоряжении разные стратегии их передачи. По понятным причинам последняя происходит, как правило, безболезненно и наиболее оптимальным способом с минимальными потерями и искажениями. Члены таких коллективов разделяют единый для всех взгляд на мир, но что важнее – у них есть инструменты и аппарат для того, чтобы объяснить почти всё, с чем они могут столкнуться, а, следовательно, спрогнозировать будущее в некоторых заданных границах.

Подобный тип групп принято называть традиционными обществами, но это не совсем верно. На самом деле в таком качестве могут выступать довольно молодые социальные образования, успевшие за свой недолгий век обзавестись достаточным количеством знаний для достижения состояния стабильности и прочности своего существования. С другой стороны, такие коллективы обычно ригидны просто потому, что берегут собственное спокойствие.

Впрочем, не всё так радужно. Как известно, многие знания – многие печали. Выше, говоря о свободе, я указал на то, что её, по сути, не существует. Такие общества страдают иллюзией всемогущества и всепонимания, что часто противоречит реальному положению дел. Некая самоуспокоенность может дорого обойтись в случае неожиданных событий, не испытанных прежде. Так, например, западная культура явно испытывает пресыщенность, но тут изобилие мнимое, больше напоминающее состояние транса.

Молодые социумы, напротив, крайне нестабильны. Как и девушка, мечущаяся между разными кавалерами, они пока ещё перебирают доступные варианты сохранения своих довольно скудных знаний. Они находятся, в сущности, в стадии экспериментирования, совершая ошибки и просчёты хотя бы для того, чтобы приобрести нужный им опыт.

Должно быть ясно, что подобные общества неустойчивы и постоянно балансируют на грани, рискуя в каждое мгновение соскользнуть в пропасть неудачи в трансляции опыта между поколениями. Отчасти данная проблема разрешается через общечеловеческие качества, позволяющие им сохраниться во времени и пространстве, отчасти – через механизм усвоения ошибок и превращения их в сами способы передачи информации. Но что бы ни происходило, важно то, что такие социумы учатся, а, значит, находятся в самой прекрасной стадии своего развития, когда почти всё рассматривается в качестве новинки и когда они ещё сохраняют свои способности к удивлению и изумлению. И, несмотря на то, что данные группы подвержены угрозе распада, они, тем не менее, представляют собой основной источник творческого опыта для всего человечества.

Наконец, зрелые общества являются чем-то промежуточным между описанными типами. Некоторые каналы трансляции у них уже исправно работают, тогда как другие пока ещё только подвергаются проверке временем. Подобные социумы могут позволить себе экспериментирование, но, тем не менее, не обязательно рискуют хотя бы из-за того, что потенциальные потери нередко превышают ожидаемые прибыли. К тому же нет смысла в том, чтобы менять хорошо функционирующие механизмы.

Вместе с тем, они, по-видимому, составляют костяк всего человечества. Это связано с тем, что, во-первых, старые группы успевают накопить достаточное количество внутренних несостыковок и пробелов, вызванных самим фактом их продолжительного существования, что подталкивает их к самоликвидации. И во-вторых, молодые социумы должны с кем-то контактировать с тем, чтобы набраться опыта, а сделать это со своими тёзками или, наоборот, со старшими плохо получается: с первыми – из-за отсутствия тем для разговора, со вторыми – из-за отсутствия у них интереса к своим потенциальным собеседникам. В этом смысле зрелые общества являются мостом между теми и другими, оказываясь в самом центре взаимодействия культур.

Однако мне необходимо сделать одно дополнение. Существенным фактором выступает не только количество располагаемых знаний, но и желание сохранять то, что было накоплено до сих пор. В периоды трансформаций нередко случается так, что общество отбрасывает опыт предыдущих поколений ради светлого будущего, тем самым переводя себя в разряд молодых представителей семейства мировых культур. Впрочем, груз прошлого продолжает действовать и при таком развитии событий, но уже, скорее, в завуалированном виде. Последнее обстоятельство подводит нас к последней проблеме, которую мне нужно коснуться в данном разделе. Итак.

Вообще говоря, слово «груз», особенно в сочетании с «историей» вызывает некоторые отрицательные коннотации. Слыша подобное, на ум приходит нечто гнетущее, подавляющее своей тяжестью. Получается так, словно кто-то несёт на себе крест, к которому он намертво приколочен. Привязаны ли общества к своему опыту насколько плотно, либо же у них имеется определённая доля свободы?

Лично я не склонен драматизировать ситуацию. Конечно, мы все, а в том числе и группы, которые мы образуем, спаяны со своей памятью. Глупо же отрицать тот факт, что, скажем, моё тело в прошлом подвергалось некоторым воздействиям как с моей, так и с чужой стороны, что и привело его в то состояние, которое я и могу наблюдать ныне. Но есть ли во всём этом предопределённость? Выражаясь иначе – обуславливает ли опыт будущее и настоящее?

Что касается сегодняшнего дня, то он неразрывно связан с прошедшими. По сути, настоящее – это итог всего того, что случилось прежде. Мы все выходим из прошлого, и потому его нельзя игнорировать по собственной прихоти. С другой стороны, само канувшее неоднородно и пористо. Одни события случились недавно, тогда как иные отстоят от нас на весьма далёком расстоянии. Всё это усугубляется нашим восприятием значимости, придаваемой соответствующим ситуациям.

Помню, как в школе я учил историю. Тогда для меня она была, наверное, чем-то вроде сказки или чем-то, передаваемом через привычные каналы повседневной речи, фоном, одним словом, чем-то не слишком реальным. Отчасти так оно и есть. Прошлое существует только в нашей памяти – и никак иначе. Но сегодня я полагаю, что прошедшее – это, скорее, рассказ, имеющие определённые цели. Зачем мы храним события, которые уже успели состояться?

Более того, в учебниках по истории упоминаются далеко не все происшествия, а лишь ограниченный их набор. Понятно же, что селекция осуществляется согласно ряду принципов, не все из которых легко поддаются обнаружению. Разумеется, можно заявить о желании того или иного государства индоктринировать обучаемых некоторым образом, но этого явно недостаточно, потому что зачем, в таком случае, писать о неудачах и провалах, о болезненных состояниях, о метаниях и неуверенности?

На эти вопросы, по сути, нет точного ответа. Единственно приемлемый заключается в том, что общество составляют отдельные люди с разными склонностями к запоминанию. Вычеркнуть что-либо из своих знаний сложно, а потому события неизбежно просочатся на поверхность. Это связано как с человеческой природой, так и с тем диапазоном возможностей, в рамках которого реализуются наблюдаемые нами варианты социумов. Коллективный же опыт страдает от того, что он не имеет привязки ни к материальным, ни к идеальным объектам, но всегда выступает в роли интерпретатора, собранием методов и способов описания действительности.