А. Буянов - Антигерои минувших дней

А потом, по словам самого маркиза, случилось нечто ужасное. В их доме на правах члена семьи жил старый аббат, некогда воспитавший дядю Кюстина – уже умершего брата матери. Аббат сошёл с ума и 6 января 1823 г., умирая, проклял всю семью де Кюстинов. Возможно потому, что оказался в курсе истинных отношений маркиза с его английским гостем. И почти сразу началась череда смертей. Через полгода умерла от чахотки Леонтина, следом сошла с ума и умерла кормилица Ангеррана, затем скончалась приживалка – подруга матери…

Астольф утверждал, что эти потрясения чувствительной души стали переломными – ему окончательно опротивели женщины, а сердце целиком обратилось к молодым мужчинам. Отношений с Сент-Барбом маркизу было мало. И Астольф ударился во все тяжкие – пошёл по солдатам.

В передрягу он попал почти сразу. Сказалась неопытность. В ночь на 28 октября 1824 г. де Кюстина нашли полураздетого, ограбленного и зверски избитого на дороге из Версаля в Сен-Дени. Маркиз был без сознания. Придя в себя, он заявил, что стал жертвой группы солдат. Преступников разыскали. Один из них сообщил, что избитый – педрила и получил поделом. Ведь он назначил солдату свидание, чтобы предаться любовным утехам с ним. А с педрилами иначе обращаться нельзя.

Астольф, само собой, всё отрицал. Что в действительности произошло той ночью и как маркиз попал в столь поздний час на глухую провинциальную дорогу, так и осталось не выясненным. Преступников отпустили, дело попытались было замять, но оно попало на страницы газет… С тех пор и до самой смерти злосчастный де Кюстин оставался самым знаменитым гомосексуалистом Европы первой половины XIX в. Пикантность столь грязной славе придавал тот факт, что де Кюстин был участником Венского конгресса!

На этом беды де Кюстина не закончились. В первых числах января 1826 г. умер маленький Ангерран. Дельфина де Сабран не смогла перенести смерть внука и через несколько месяцев последовала за ним. С тех пор из близких у Астольфа остался только Сент-Барб. Всеобщее презрение и насмешки за спиной и в лицо окончательно стали его уделом. Высшее общество Парижа маркиза отвергло. И только литературное сообщество, публично сторонясь, сочувствовало и старалось поддерживать изгоя. Особенно поощрял Астольфа в его публицистических трудах Оноре де Бальзак.

О постоянном психологическом состоянии маркиза рассказал в своих «Мемуарах» его современник французский писатель Филарет Шаль, описавший де Кюстина как «довольно полного и грузного мужчину, одетого прилично, без претензий». Он поражал «своими туманными речами, робкими остротами, великолепным знанием светских приличий, выдающим истинного дворянина, умением довести всё, что нужно, до сведения собеседника, мягким лукавством, великосветскими любезностями, которые пристали скорее юноше, нежели зрелому мужу, странной робостью и некиим сознанием собственной приниженности, уязвимости, которое плохо сочеталось с меткими репликами, философическими наблюдениями и смелыми замечаниями, сверкавшими среди этой густой смеси болезненной скромности, меланхолии, мистицизма и низменной чувственности. Рассказчик и говорун он был бесподобный. Речи его не грешили ни излишней тяжеловесностью, ни излишним блеском. Час пролетел, как одна минута, и он удалился бесшумно, как человек XVIII столетия. Графиня посмотрела на свою ручку и легонько тряхнула ею: “Бедняга маркиз, – сказала она, – он очарователен, но я терпеть не могу его рукопожатий. Они мне отвратительны”.– “Отчего же?” – “Его рука не жмёт, а липнет”. – “Он говорит великолепно, его речь – истинный фейерверк”. – “Который тонет в воде, – продолжила графиня. – Тут такие печальные глубины, такие тёмные пропасти! Это Кюстин”. – “Ах вот оно что!” – произнёс я. Услышав моё восклицание, графиня улыбнулась» [23].

О любовниках де Кюстина история умалчивает. Известно, что они были, что очень досаждали бедняге Сент-Барбу – со временем он всё более впадал в материальную зависимость от маркиза, но одновременно старел. В любой момент какой-нибудь юный красавчик мог выставить Сент-Барба нищим на улицу. По крайней мере, так рассуждал англичанин всякий раз, когда у де Кюстина появлялся новый фаворит. И старался понравиться этому фавориту. Не завидная судьба.

Игнаций Гуровский. Гравюра XIX в.

Самым знаменитым возлюбленным де Кюстина стал польский аристократ Игнаций Гуровский (Ignace Gurowski). В конце ноября 1830 г. в Царстве Польском вспыхнуло антирусское восстание. По мере его подавления многие обедневшие польские аристократы эмигрировали во Францию. Осели они преимущественно в Париже. В их числе был граф Адам Гуровский (Adam Gurowski) – до эмиграции ярый ненавистник России и всего русского. Адам обладал бойким литературным слогом, и весь свой талант он употреблял для поношения русского мира. Несколько десятилетий после разгрома Наполеона во Франции на писания такого рода был особый спрос. Но в эмиграции Гуровский пересмотрел свои взгляды и круто повернулся лицом к России, признав её центром панславизма. В конце 1830-х гг. Николай I простил бунтовщика и разрешил ему вернуться на родину. Правда, Гуровский там не прижился и эмигрировал в Америку.

У графа имелся младший брат – граф Игнаций Гуровский, такой же ярый ненавистник России и русских. До восстания он учился в Варшавском университете, а затем эмигрировал в Германию и продолжил обучение в Гейдельбергском университете.

По окончании обучения в 1834 г. Игнаций перебрался к старшему брату в Париж. На то время ему исполнилось двадцать два года, был он свеж, элегантен, красив красотой своего времени. Ведь у каждого времени есть свои стандарты красоты.

Маркиз де Кюстин не упускал случая, чтобы познакомиться с красивыми молодыми людьми. Завёл он знакомство и с Гуровским. Поляк пришёлся ему по сердцу, и Астольф решил взять на себя заботу о «несчастном» вынужденном беглеце от злобного русского царя.

Нищий Игнаций был не против такого меценатства. Уже в первой половине 1835 г. он переехал в дом де Кюстина и оставался на его содержании многие годы. Обычно говорят «дом де Кюстина и Сент-Барба», но что перенёс последний за время пребывания у него под боком молодого энергичного парня-соперника, можно только предположить. Как бы там ни было, склочный Париж прозвал их совместное житьё «menage a troisa» – «жизнь втроём», что означало «секс втроём». Агент правительства Николая I во Франции тайный советник Я. Н. Толстой доносил из Парижа шефу Третьего отделения, графу А. Х. Бенкендорфу: «Этот г-н Гуровский внушил г-ну де Кюстину гнусную страсть; он жил в его доме, распоряжался всем, как хозяин, и всецело подчинил покровителя своему влиянию: здесь его прозвали маркизой де Кюстин…» [24].