Захар Прилепин - Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

В общем, все эти мои невинные приключения меня и тогда не смущали, и сейчас не очень волнуют. «Я лирический поэт, я имею право валяться в канаве», – говорила Ахматова, а я даже в канаве ни разу не валялся, всегда ходил на своих двоих, а то бы давно замерз, заснув где-нибудь в арбатском переулке.

Со мной вообще больше ничего плохого не происходило: я не терял денег, перчаток и документов, никогда всерьез не попадал в полицию – ни здесь, ни за границей, несколько раз я устраивал или разнимал какие-то пьяные драки, но всякий раз оставался первозданно цел. Работа моя ладилась, газеты, которые я издавал, были успешны, новые книжки писались, причем публицистику я давно уже сочинял перманентно нетрезвый, а потом и прозу начал писать слегка подшофе – благо я пишу с утра, а не вечером.

Мне казалось, что мои ангелы с нежностью смотрят на меня. Никаких знаков, что такой подход к жизни лучше прекратить, мне долгое время не подавалось.

Хотя, быть может, мне их подавали, а я их не замечал? Но я же замечал все остальное.

Есенин, между прочим, за это время уже спился вконец. И не только Есенин: у меня половина одноклассников на людей не похожи, а отдельные из них, мало того, уже и не являются живыми людьми.

Объяснял я себе это просто: если большинство пьет, как заметил один гениальный француз, чтоб забыться, – то я пью от радости, от такого переизбытка бытия, который и вынести нельзя.

Поэтому им от алкоголя хуже, а мне только лучше.

И как можно не пить, если пить так весело, хорошо, душевно?

Я точно знал, что не сопьюсь, потому что имею, что называется, другую конституцию. Я не влюбляюсь в алкоголь, так же как не влюбляюсь в какие-то материальные вещи, вроде авто и всяких, блин, гаджетов. Есть – хорошо, нет – и ладно. У меня такие же отношения с никотином – я покуриваю лет двадцать, были долгие периоды, когда я курил по три пачки в день, но в любой момент отказываюсь от сигарет и с тем же успехом не курю – могу день, могу месяц, могу год.

И алкоголь не завоевывал меня, это я его победительно преодолевал, как Суворов Альпы.

Причем я стал замечать, что многие мои сотоварищи, напротив, стали завязывать с алкоголем. Журналист Олег Кашин как-то сказал, что теперь не пьет. Писатель Ильдар Абузяров и не пил никогда. И публицист Дмитрий Ольшанский с какого-то момента потягивал только вино. И даже Серега Шаргунов пошел в отказ. Денис, опять же, Гуцко если и выпивал день, то потом строго держал пару дней паузу. Разве что Дмитрий Быков и Роман Сенчин почти никогда не отказывались. Не говоря уже об Эдуарде Вениаминовиче Лимонове, который в свои шестьдесят с чем-то оказался единственным человеком, который перепивает меня на раз, при этом речь его остается предельно точна, быстра, остроумна. Совсем он меня добил, когда после целого дня бесчисленных «подходов» он совершенно свободно начал говорить с французским журналистом по-французски и тут же с английским – по-английски. Я к тому моменту и русский-то алфавит растерял в голове.

Однако Лимонов один такой, что до остальных моих товарищей – тенденция уже наметилась. Мыслящие люди один за другим наступали на горло, как сказал поэт, голой русалке алкоголя.

Я для себя объяснил происходящее просто (я вообще люблю простые объяснения): значит, у них какие-то проблемы, и они пытаются их разрешить, избегая хотя бы пьянства. А у меня проблем нет, поэтому я как пил, так и буду пить.

И пил.

В прошлом году у меня что-то сердце пару раз пошло куда-то в сторону, вверх и сразу вниз. Моя жена долго заставляла меня провериться в больнице, через месяц подключила еще и мою мать – терпеть двух женщин сразу я был не в силах, поэтому пошел и проверился, чтоб отстали. Оказалось, что сердце у меня в порядке, но почему-то непотребно увеличена печень. Как-то уж совсем нехорошо. То-то, подумал я, мне стало так странно ездить за рулем – как будто у меня туго набитый кошелек в правом кармане давит во все стороны.

Печень, как выяснил я к тридцати пяти годам, не имеет нервных клеток и поэтому не болит. Но если печень выросла больше, чем надо, – она мешает всем своим соседям внутри тела.

Поднимая очередной бокал, я сказал про свою печень поэту Всеволоду Емелину, на что он спокойно ответил: «Увеличена – это ничего, вот когда она начинает резко уменьшаться – это проблема!»

Короче, еще год я жил как жил и тужить не думал. Весь год прошел в радужной дымке и в солнечных брызгах.

Потом, после очередного многолитрового марш-броска, по поводу которого Денис Гуцко сказал «Прилепина не перепьешь», в течение двух недель я потерял паспорт, банковские карточки, кучу других документов, мобильный телефон, деньги, пару раз чуть не попал в аварию на машине, потом еще дважды ее сломал, сорвал две поездки за границу – проще говоря, не уехал на собственные же гастроли, едва не потерял свое предприятие, и так далее, так далее, так далее. За какие-то, говорю, четырнадцать дней.

Пил все это время я вполне умеренно, в привычном ритме – но, видимо, на моем счету накопилось столько тайных косяков, что мне решили достаточно внятно сообщить, кто я такой и что со мной будет, если я не прекращу.

Оставалось понять, что именно нужно прекратить. Посторонних женщин я избегаю, наркотики не пробовал ни разу в жизни и не интересуюсь, друзей не предаю, долги возвращаю, вернее сказать, в долг не беру, левую щеку не подставляю, но у меня и правую никто не трогает, зависти к коллегам по ремеслу не испытываю, чужие ботинки не ворую, а свою обувь берегу. Не думаю также, что мои журналистские колонки серьезно нарушают мировую гармонию. Оставалось только одно.

Мой товарищ, писатель Андрей Рубанов, давно мне говорил: «Бросай пить!» И даже через других людей передавал: «Скажи ему, чтоб бросил».

Это казалось странным, а то и немыслимым: за семь минувших лет не набралось бы и семи полных дней, когда я был трезв с утра до вечера.

Как в песне поется: «Сколько я выпил – этим можно заправить ракету. Водка не помеха моему авторитету».

Но Рубанов сказал: «Да, и у меня так было. Я долгие годы каждый вечер был пьяный… Ну как пьяный – нормальный. Такой, какой должен быть».

Это он замечательно точно сформулировал: нормальный. Семь лет я был совершенно нормальный.

Я его спросил: «Андрей, а как жизнь без алкоголя?»

Рубанов говорит: «Жизнь без алкоголя гораздо неприятней».

Чтобы не откладывать в долгий ящик, я сразу же решил это проверить на себе и в ту же минуту бросил пить.

Вот не пью третий месяц, только на Новый год едва пригубил шампанского, эта бутылка так и стоит на подоконнике, полная… выдохлась, наверное, уже.

Меня не колотит от вида алкоголя, я не испытал ломки и ныне не испытываю смутного томления. Я просто не пью. Раньше просто пил, теперь просто не пью. И не курю, кстати, тоже, потому что без алкоголя никакого смысла в сигаретах вообще не вижу.