Роман Арбитман - Принцесса на бобах

Олег Дивов, автор романа «Выбраковка», иллюстрирует сегодня еще одну тенденцию отталкивания от прежних принципов отечественной НФ. Он делает вид, что написал антиутопию — типа «Фаренгейта 451». Но тщетно. При чтении тонкая пленочка рвется, и из-под нее скалит зубы утопия. По Дивову, Россию спасут судьбоносные указы: они упростят систему судопроизводства, передав большую часть правоохранительных функций сотрудникам Агентства социальной безопасности — людям, которым будет дозволено стать одновременно и оперативниками, и прокурорами, и палачами. Главный герой романа, сотрудник столичного АСБ Гусев, объясняет стажеру (и читателю), как нужно себя вести. Собачка в беду попадет — выручить, кавказец высунется — дать пенделя, приезжий «авторитет» поднимет хай — пристрелить на фиг. И тогда все будет хорошо: «Город исчерпал свои криминальные возможности. Как и вся страна в целом. Драконовские законы и невероятно четкое их исполнение сбили температуру почти до нуля…»

Понятно, никто не может запретить Дивову писать подобные утопии, а издательству — их публиковать. Печально другое: идеи «Выбраковки» пользуются успехом, роман за пять месяцев вышел уже вторым изданием. Молодой читатель радуется крутизне героя и простоте решений проблем. Для поколения, не знающего ужасов ГУЛАГа, диктата спецслужб и удушающего безгласия, тоталитаризм выглядит «бумажным тигром», абстрактной разновидностью наименьшего зла, нормальной платой за безопасность и полную миску — с чечевичной похлебкой, конечно.

В одной компании с Дивовым сегодня оказывается и Вячеслав Рыбаков. Уже несколько лет он расплачивается талантом беллетриста за грядущее право «пасти народы» и прописывать горькие лекарства. Из четырехсот страниц нового романа «На чужом пиру» петербуржский фантаст (автор романов «Очаг на башне», «Гравилет «Цесаревич» и др.) литературе уделяет лишь сотню. Вся же остальная площадь забита беллетризованной (и не очень) публицистикой. Причем такой, которая в былые времена существовала в виде кухонных ламентаций творческих интеллигентов — под поллитру, пачку сигарет и горючую слезу. Ответ на главнейший вопрос: «Куда катится Россия?» — складывался из ответов на два вопроса помельче: «Куда скатывается моя профессия?» и «Куда качусь я?».

Россия катится прямо в пропасть, это ясно. Почему? Потому что творческие профессии вырождается в попсу, а творца высокодуховного не подпускают к печатному станку (не выпускают на сцену, не допускают до кинокамеры, отнимают кисть и резец). Иными словами, падение в пропасть можно остановить. В принципе. Если подсказать госмужам верный подход. Иначе как они возьмут под крыло именно того творца — нужного и патриотичного? А не другого — гадкого, бесполезного для России. Или вообще скрытую контру?

Последний нюанс важен. Неотделимость творческих и госбезопасных проблем для Рыбакова—2000 выглядит аксиомой. Недаром ближе к финалу книги белокурые друзья и рыжие враги окончательно расставлены по полюсам. Омерзительный стукач клевещет на обаятельного героя в демократической прессе, существующей на деньги ЦРУ. Обаятельный герой разоблачает гнусного агента-двойника, который по указке из Лэнгли старается ослабить коллективный мозг нации. Двойника ловят общими усилиями интеллигента и гэбиста. На последних сантиметрах романа апелляции к государственному Левиафану достигают высокого накала. В ход идут прописные буквы и крупноблочный пафос. Выделяя местоимение «МЫ», романист желает Евгению Замятину, создателю известного романа, перевернуться в гробу. Фанфары. Финал. Есть соблазн кивнуть на Железного Феликса, попенять автору: «И ты, Брут, продался Конторе!» — и увязать выход романа с нынешним ползучим реабилитансом Лубянки. Не исключено, что Рыбаков, Дивов и им подобные лишь слегка забежали вперед. Что ж, литература, служащая силовым структурам, сегодня тоже востребована рынком. Хотя преобладает на прилавках пока еще не она…

Термин «килобайтная проза» пока недостаточно укоренился в среде нынешних писателей-фантастов, однако это вопрос времени. В условиях, когда типографские машины работают без остановки, выигрывает тот, кто умеет выбивать из Савраски-Музы по килобайту (1024 печатных знака) в час. «Килобайтников» пестуют «АСТ» и «ЭКСМО». Лидерами по праву считаются Сергей Лукьяненко, Ник Перумов и Василий Головачев.

Из всех минотавров серии «Звездный лабиринт» («АСТ») Лукьяненко — наиболее способный, а две его наиболее популярные книги напоминают качественный коньяк. Если не букетом или ароматом, так хоть обилием звездочек на обложке: и в названии серии, и в названиях романов («Звезды — холодные игрушки», «Звездная тень»). Первый том дилогии о приключениях российского астронавта Петра Хрумова, которому приходится спасать Землю (слабенькую по части боевых технологий) от более сильных и менее закомплексованных по части этики космических рас, написан лихо. А первые две трети книги и вовсе читаются на одном дыхании. Фантаст ставит по-своему изящный эксперимент, вписывая грядущие достижения космонавтики в нашу родную действительность конца 90-х: «Межзвездные полеты, чужие цивилизации стали реальностью. И — ничего не изменилось. Те же раздолбанные шоссе, по которым ползут «КамАЗы» и «Жигули», те же мыльные оперы по телевидению…» Впрочем, ко второму тому действие выдыхается (это присуще всем «килобайтникам»), и НФ превращается в остросюжетный боевик, разбавленный выпадами в адрес любимца тинейджеров 60—70-х Владислава Крапивина. Почему-то борьба с Крапивиным (в скрытой или открытой форме) кочует по всем книгам Лукьяненко: вероятно, это возмездие основателю «Каравеллы» за былой романтизм.

Еще один очень известный роман Лукьяненко «Геном» создан в жанре научно-фантастического детектива и вызывает в памяти сюжет фильма «Мертвый сезон». В 1968 году, когда родился романист, фильм как раз вышел на киноэкраны. Там под конец нацистский гад доктор Хасс, уверенный в безнаказанности, рассказывал актеру Савушкину о перспективах открытого газа Эр-Эйч, воздействующего на геном. По Хассу, в будущем человечество должно вступить в эпоху специализации, заданной генетически: человек-ткач, человек-пекарь, человек-солдат…

И, главное, все счастливы.

Из старикашки Хасса все-таки в финале вышибали мозги, а его портфельчик с формулой Эр-Эйч уволакивала советская разведка. Лукьяненко в романе «Геном» не оговаривает, что ученые грядущего позаимствовали разработки из портфеля Хасса, но итоги как-то подозрительно совпадают. В будущем, описанном автором «Генома», земляне поделены на две категории. Одни граждане остались со своим набором генов, и этих несчастных называют «натуралами». (Выбирая термин, знал ли Сергей Лукьяненко, что сегодня этим словечком именуют людей традиционной сексуальной ориентации? Видимо, нет, иначе бы не сделал единственного в романе «натурала» геем). Другие граждане («спецы») изначально заполучили профсвойства. Нпример, Сашу Романова (главного героя) — сделали пилотом: он умеет водить звездолет и просыпаться минута в минуту, как Штирлиц. А Ким Охара — главную героиню — сделали бойцом-агентом, она с рождения умеет драться, как Чак Норрис, помноженный на Синтию Ротрок. А Питер Ка Вальк (появляется к концу) родился сыщиком: в нем запрограммированы дедукция и игра на скрипке.