Джон Рескин - Прогулки по Флоренции

При таком представлении об истории умственной и физической культуры мы сильно преувеличиваем влияние людей (хотя и не можем вполне оценить их возможности), по воле которых, как нам кажется, происходили перемены. Мы не в состоянии оценить их возможности, ибо величайшие люди всех времен – те, которые становились лидерами, если перед ними был новый, длинный путь, – действительно настолько превышали средний уровень умов своей эпохи, что расстояние это нельзя измерить никакими обычными выражениями восхищения.

Но мы сильно преувеличиваем их роль, ибо видимый, внезапный результат их трудов или открытий есть только ставший известным плод размышлений и тяжелой работы множества предшественников, чьи имена никогда не дойдут до нас. Искусство Чимабуэ выше всех наших восхвалений, но ни одна Мадонна, написанная его кистью, не украшала бы Италию, если бы в течение тысячи лет множество безвестных греков и готов не расцвечивали бы предания о Богоматери и не жили бы в любви к Ней.

34. Подобно этому, невозможно в достаточной мере оценить проницательность, терпение и точность тех людей, которые в последнее время совершают открытия в науке и технике. Но ни в коем случае нельзя приписать блестящие результаты их трудов и переворота всех понятий, произведенного их выводами, их собственной силе или даже силе тех фактов, которые они установили. Методами и успехом своей работы они обязаны примеру отцов, подобно тому как свою энергию они унаследовали от целых поколений людей, в глубокой древности среди ужасов войны и в борьбе с суеверием раскрывавших тайны природы; а всеобщие и всеохватывающие последствия, произведенные фактами, провозглашенными в наши дни их потомками, указывают только на возбуждение, вызванное новыми объектами любопытства в народах, которым не на что было смотреть, и на заманчивость нового движения и деятельности для тех, которым нечего было делать.

Не на что смотреть! Мы действительно, как вы сами можете легко убедиться, находимся в этом печальном состоянии. Широкое распространение рекламы в Лондоне, который ежедневно расклейщики афиш заполняют новыми, все более яркими и огромными фресками, не может удовлетворить наше зрение. Величавая госпожа Эллен со своими развевающимися пышными волосами и столь же обильными обещаниями в конце концов вызывает в нас отвращение, и эта Мадонна девятнадцатого века напрасно расточает улыбки над сумрачной толпой; даже волнующие витрины магазинов с их невообразимым великолепием или слишком откровенным обманом не могут удержать на себе внимание пресыщенной публики, и я часто вижу, как мои мягкосердые друзья уводят детей к научным забавам, подальше от улицы, которая может преподать только пороки нищеты; при помощи микроскопа или волшебного фонаря они получают хоть какое-то зрелище; чаще всего им показывают мух, или желудки различных червей, или людей с отрубленной и снова приставленной головой – лишь бы было что-нибудь , на что смотреть.

Слава Чимабуэ справедливо покоится на подобном благодеянии. Он дал людям своей эпохи на что смотреть и удовлетворил их любопытство, разъяснив то, что им давно хотелось знать. По своей беззаботности мы постоянно воображаем, что его торжество заключается только в новых приемах живописи; современные критики, не способные понять, что уличная толпа может понимать живопись, в конце концов стали отрицать успех Чимабуэ у толпы и настаивать на том, что она не находила удовольствия в созерцании его произведений и что «Веселый район» {22}был назван так случайно или вследствие празднества, связанного с процессией, сопровождавшей Карла Анжуйского. Однако в предыдущей заметке я доказал вам, что старое предание было верно и что восхищение народа не подлежит сомнению. Но это восхищение относилось не только к открытию нового пути в искусстве, которое до тех пор было недоступно народу, оно было вызвано открытием Мадонны, которую до тех пор не умели любить.

35. Далее, мы также ошибочно предполагаем, что являвшееся откровением для них было только его искусством, иначе говоря, заключалось в лучшем наложении красок, более совершенном соблюдении перспективы, в возрождении законов классической композиции; мы думаем, что он фабриковал свою Мадонну, как наши готические фирмы фабрикуют их теперь по заказу, и верил в Нее не больше, чем они.

Но это не так. Первый среди флорентийцев, первый среди европейцев, он охватил мыслью и увидел духовными очами, тонко отличающими добро от зла, образ Той, которая была благословенна среди жен, и своей послушной рукой сделал видимой Вдохновительницу своей души.

Он возвеличил Деву, и Флоренция преклонилась перед своей королевой. Но Джотто предстояло еще сделать образ королевы более близким и трогательным в его кротком смирении.

Мы уже говорили об этрусско-христианской или, по крайней мере, полухристианской основе Флоренции: статуя Марса еще украшает ее улицы, но в центре ее – храм, построенный для Крещения во имя Христа. Флорентийцы были народом, живущим земледелием, благородным, сосредоточенным и искусным во всех ремеслах. Соломенные шляпы Тосканы – произведения чистейшего этрусского искусства, юные дамы, но только они из золота жатвы Бога, а не из золота Его земли.

Позднее с этрусками слились норманны и ломбардцы – короли и охотники, блестящие в битве, ненасытные в деятельности. Потом – греки и арабы, притекающие с Востока и приносящие с собой закон гражданственности и мечты пустыни.

Чимабуэ, родом этруск, как мы видели, вдохнул жизнь норманнов в предания греков и сочетал пылкую деятельность с благоговейным созерцанием. Что же еще оставалось делать его любимому мальчику-пастуху, Джотто, как не совершенствоваться в этом искусстве? Мы воображаем, что он превзошел Чимабуэ только тем, что затмил его более ярким светом.

36. Нет, это не так. Одно лишь усиление уже зажженного света никогда бы не вызвало такого внезапного и свежего одобрения Италии. Джотто предстояло сделать совсем другое. Встреча норманнской расы с византийской означает не только встречу действия с покоем, войны с религией – это встреча жизни с монашеской и практичного разума домовитости с непрактичной неразумностью пустыни.

Я не могу найти другого слова, кроме этого. Я произношу его с благоговением, имея в виду благородство, мне хотелось бы даже сказать – божественность. Предоставляю вам самим судить об этом. Сравните северного фермера со св. Франциском, ладонь, закаленную расчисткой пустыря в Торнаби, с ладонью, обмякшей у человека, представившего себе раны Христа. По-моему, оба божествен ны – судите сами! Но без сомнения, с человеческой точки зрения, один из них здоров, другой – не здоров, один – разумен, другой – безумен.