Василий Лифинский - Смешное несмешное

Кто я такой, чтобы меня так изощренно разыгрывать? Значит, всё это правда? Я попытался взять себя в руки, – мне удалось немного успокоиться и осмотреться. А что, собственно говоря, я так взвинтился и запаниковал? Мне что, предложили поменять пол или Bank of America ограбить?

Но чем дальше я читал, тем все больше и больше напрягался, мое замешательство росло в геометрической прогрессии. Почему мой рабочий день должен длиться всего два часа? Что означает приказ, разрешающий два прогула в неделю и ежедневные опоздания на работу? Почему не возбраняется в рабочее время играть в шахматы, карты и смотреть эротику?

Как понимать пункт, который обязывает меня за неделю познакомиться со всеми сотрудницами фирмы?

Почему контракт предписывает мне буквально каждый день, включая выходные, проверять, что у девушек под бюстгальтером и юбкой? И почему от этого напрямую зависит регулярность и размер моих премиальных?

Но, самое главное и неукоснительное требование контракта меня полностью повергло в шок. Оказывается, вся моя работа заключается в том, что перед началом рабочего дня и после его окончания, я обязан буду руководство фирмы и совет директоров публично крыть всеми известными в русском языке могучими словами. А в перерыве, который по времени почему-то совпадает с теми пресловутыми двумя часами работы, я должен буду коротать за чашкой кофе с французским коньяком, потребляя при этом исключительно за счет фирмы бесчисленное количество бутербродов с черной астраханской икрой. Это требование меня добило окончательно:

– Девушка, теперь мне понятно, почему ваша фирма дает объявления во всех газетах без разбора. Вы даже в страшном сне и не мечтайте найти таких наивных дураков, которые за кофе с коньяком согласятся целых два часа пахать, как рабы на галерах!

С гордым негодованием я швырнул злополучный контракт на уже снятую юбку красавицы.

На самом деле, жизнь проста, но

мы настойчиво её усложняем.

Конфуций

Не все хотят быть как все.

В. М. Лифинский

Возмущение в палате нарастало. Ни один из предложенных вариантов не устраивал конфликтующие стороны. Тянуть жребий было бессмысленно, не тот случай. Слово взял «Луноход»:

– У Сергея перелом суставного отростка. Он-то и по палате еле-еле передвигается. Петро – лежачий. От меня, как вы понимаете, на улице все шарахаться будут. Олег Васильевич не в счет, его «асфальтная болезнь» за километр видна. Остается Геннадий.

– А почему нельзя позвонить кому-нибудь из родственников? – подал невнятный голос Иван. На его вопрос никто не ответил. Когда «трубы горят», дорога каждая минута. Иван уже три недели находился в отделении и считался старожилом. Каждый зуб его верхней и нижней челюсти был намертво привязан проволокой к шинам Тигерштедта. Все понимали, что Иван не может участвовать в «проекте».

Страсти накалялись, а всё потому, что доктора делают вид, что не догадываются, чем надо лечить утром русского человека «после вчерашнего». Бубнят только свое излюбленное: «Лучшее средство с похмелья – не пить накануне!»

По всей России ни в одной клинике нет пивбара. Как это нормальному пациенту осмыслить и понять? Что это за страховая медицина, если от похмелья не страхует? О себе, любимых, врачи позаботились. Понапридумывали десятки инструкций и приказов, в каждом из которых на первом месте их родной 96% спирт. А кто о больных думать будет?

Даже в наркологии, если верить Петру, во время тяжелого похмелья врачи дают пациенту «смесь Попова» – 100 г спирта с 1-2 таблетками фенобарбитала. Больной засыпает, а просыпается уже «как огурчик». Что мешает этот эффективный и гуманный метод лечения страждущих распространить по всем травматологическим отделениям России?

Петру в палате доверяли все. С ним никто не отваживался спорить, поскольку «тему» он знал досконально, что называется – «изнутри». Настоящий профессионал! Когда он лежал в наркологии, то по его словам, ему не могли сделать анализ крови, так как она сразу вся испарялась из-за высокой концентрации спирта.

Но, при этом Пётр был категорическим противником любой выпивки «без повода», поэтому любил повторять свое излюбленное кредо:

Для пьянства есть такие поводы:

Поминки, встреча, праздник, проводы,

Крестины, свадьба и развод,

Мороз, охота, Новый год,

Выздоровленье, новоселье,

Печаль, раскаянье, веселье,

Успех, награда, новый чин.

И просто пьянство, без причин.

Деньги собрали мгновенно. Замешкался лишь «Луноход». Прозвали его так потому, что на голове у него красовалась гипсовая шапочка с металлическим стержнем для крепления скуловой дуги. Ходил он медленно, осторожно, боясь зацепить «антенной» окружающих больных.

Встал вопрос: кому вязать морские узлы? Из всех присутствующих никто не служил в морфлоте. Опять разгорелся спор, но уже среди рыбаков. Решили для страховки завязывать по несколько узлов. Пяти простыней не хватило, все-таки четвертый этаж. Взяли в соседней палате.

Геннадий со своим сотрясением головного мозга был у «коллег» не в авторитете. Что это за «детская травма» для взрослого мужика? А где переломы? Да и в приемный покой он пришел своими ногами, так как скорая отказалась его везти из дома в больницу, поскольку при осмотре врач нашел у него только пару небольших гематом на голове и шее. На возмущение Геннадия врач скорой помощи недовольно пробурчал в ответ, что с удовольствием отвезет его в травматологию, если он найдет еще двух или трех попутчиков с более серьезными травмами, чем у него. А сейчас Геннадий нуждается только в уходе врача, и чем быстрее и дальше от него уйдет врач, тем ему же будет лучше.

Споры в палате сразу прекратились, как только гонцу предложили предъявить страдающей от похмелья публике убедительные доказательства, если они у него есть, например, переломы ног, чтобы обосновать свое категорическое нежелание «сгонять за лекарством». Крыть было нечем, и Геннадий неохотно стал переодеваться в спрятанную под матрасом «цивильную» одежду.

Отказаться Геннадий не мог, похмелье страшнее любой головной боли и сотрясения мозга. Да и по жизни он был не только добрым и безотказным человеком, но и, по выражению «Лунохода», «простым как фуфайка колхозника».

Проверив крепость и надежность привязанных к батарее простыней, Геннадий смело встал на подоконник. Его темный силуэт промелькнул на фоне ярко-голубого неба и стремительно исчез за подоконником. До земли было не менее шестнадцати метров…

Рано утром у входа в реанимационное отделение собралось всё «ходячее» мужское население травматологии. Вышедший к загипсованной и перебинтованной аудитории врач-реаниматолог сообщил безрадостную новость, что Геннадий хотя и пришел в сознание, но после «скоростного спуска» у него переломов стало больше, чем у всех вместе взятых пациентов его «родной» пятой палаты. «Не переживайте – подвел итог доктор, – тяжело в лечении – легко в раю. Когда больной действительно хочет жить – медицина бессильна».