Мариэтта Чудакова - Новые работы 2003—2006

Не умирающее в советской жизни слово оказывается под прицелом поэта и в поэме «Теркин на том свете» (1945–1963).

«Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась “ Вылазка врага” и где Ариман предупреждал всех и каждого…» (с. 141).

«В Ленинграде же мы имели не так давно вылазку такой реакционной группы поэтов, какой является группа т. н. “Обереуты” (объединение реального искусства)… под словесным жонглерством и заумными творениями которых скрывается явно враждебное нашему социалистическому строительству и нашей советской революционной литературе течение» (из статьи Н. Слепнева «На переломе», конец 1920-х годов) [600].

«Вылазка буржуазной агентуры в языкознании» [601].

Примечательно, что слово задержалось и в либеральной печати первых постсоветских лет:

«… Исполнительная власть в очередной раз “сдала” позиции национал-коммунистам, не найдя адекватной реакции и пытаясь скрыть от страны и масштаб, и характер их вылазки» [602].

Автор настойчиво употребляет это слово – с первой же фразы романа:

«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» (c. 7).

Так вступает в роман голос власти.

«… Соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида»,

«Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая»,

«… Длинный, сквозь которого видно, гражданин не касаясь земли, качался перед ним и влево, и вправо» (c. 8).

Особенно обострена диссонансность включения голоса власти в следующем описании, построенном как лирическая пейзажная картинка:

«Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск веса и смешки какой-то гражданки в лодочке» (c. 43) –

как будто во фразу Булгакова инкорпорирован фрагмент фразы Зощенко.

В диалогических репликах впрямую имитируется голос власти.

«– Турникет ищете, гражданин? – треснувшим тенором осведомился клетчатый тип. – Сюда пожалуйте!» (c. 47).

«– Гражданин ! – опять встрял мерзкий регент. – Вы что же это волнуете интуриста? За это с вас строжайше взыщется!»

И Иван тут же вслед обращается к говорящему, в свою очередь имитируя – перехватывая у него – голос власти:

«Задыхаясь, он обратился к регенту:

– Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать!» (с. 50).

«Ну вот что, граждане: звоните сейчас же в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами, профессора ловить» (с. 64).

И в авторской речи, пропущенной через помраченный разум Ивана, возникает это же слово. Когда Иван

«вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме № 13 и обязательно в квартире 47»,

и, войдя туда, устремляется в ванную («Он, конечно, спрятался в ванной»), то видит

«ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так вот, в этой ванне стояла гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках» (с. 52).

«Гражданка» в мыле говорит, конечно, сама за себя – подобно гражданке в лодочке.

«– Федор Васильевич, выпишите, пожалуйста гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимать <���…> Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь» (с. 91).

«В секретарскую спокойной деловой походкой входила милиция в числе двух человек. <���…>

– Давайте не будем рыдать, гражданка, – спокойно сказал первый…» (с. 185) –

здесь слово употреблено в уже формализованном значении обращения представителя власти к любому гражданину.

«– Позвольте вас спросить, гражданин, – с грустью осведомился человечек в чесунче, – где квартира номер пятьдесят?

– Выше! – отрывисто ответил Поплавский.

– Покорнейше вас благодарю, гражданин…» (с. 196).

«… Женщина за прилавком воскликнула:

– Гражданин ! У вас же вся голова изрезана!» (с. 205).

«Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на своей скамейке гражданина. <���…>

– Да, – продолжал неизвестный гражданин, – удивительное у них настроение. <���…>

<���…> Удивительно было то, что из кармашка, где обычно мужчины носят платочек или самопишущее перо, у этого гражданина торчала обглоданная куриная кость» (с. 217).

«… Среди других пассажиров из него высадился один странный пассажир. Это был молодой гражданин, дико заросший щетиной, <���…> одетый несколько причудливо. Гражданин был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки и синих ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях» [603](с. 328–329).

«Бледная и скучающая гражданка в белых носочках»,

сидящая у входа в ресторан Дома Грибоедова и проверяющая у них наличие удостоверений (с. 342–343).

«Советская система, конечно, была против всякого гражданского общества до такой степени, что само слово “гражданин” звучало издевкой для всякого человека, понимающего смысл этого понятия» [604].

О смысле говорит, например, употребление его поэтом конца ХVIII – начала ХIХ века Пниным в оде «На смерть Радищева»:

В ХVIII веке это слово, уже бывшее в ходу, связывается с понятием гражданственности – как синонима цивилизации, а также (у декабристов, особенно Н. И. Тургенева и Н. М. Муравьева) как знания прав и обязанностей гражданина [605].

В Российской империи было даже звание почетного гражданина (напомним и в «Евгении Онегине» ироническое «Почетный гражданин кулис…»), но слово не употреблялось в качестве обращения. Оно появилось в этом качестве после Февральской революции 1917 года и укоренилось в Советской России, но быстро приобрело тот оттенок, о котором говорит священник Георгий Кочетков и которое всячески подчеркивает, даже самой частотой употребления, М. Булгаков. Постепенно оно стало главным образом обращением милиции – к любому гражданину, в том числе задерживаемому (знаменитое «Пройдемте, гражданин!»), а также подсудимого и заключенного к представителям власти («гражданин начальник» – но ни в коем случае не «товарищ»).

«– <���…> Спрашивай у него документы, а то уйдет…

<���…> “Черт, слышал все…” – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности» (c. 18).