Мариэтта Чудакова - Новые работы 2003—2006

«… На конкретных примерах разоблачил реакционную сущность формалистических ухищрений» [631].

Особенно интересным оказалось «разоблачение» историка французской революции Е. Тарле. 10 июня 1937 года в «Правде» появилась статья А. Константинова «История и современность (По поводу книги Е. Тарле “Наполеон”)». Автор статьи писал:

«Тарле был давно известен как фальсификатор истории <���…> Враг народа Бухарин усиленно популяризировал Тарле. <���…> Уже после разоблачения правого бандита Бухарина “Известия” продолжали выпускать Тарле на своих страницах в качестве свадебного генерала по юбилейным дням. А историки, чьей прямой обязанностью было разоблачить маневр врага, занялись его восхвалением и популяризацией».

Известно было, что опровергать напечатанное в «Правде» не может никто, ни в одном издании. Но на другой же день (!) та же газета «Правда» уже «От редакции» поясняла своему читателю, что

«за ошибки в трактовке Наполеона и его эпохи ответственность несут в данном случае не столько автор – Тарле, сколько небезызвестный двурушник Радек, редактировавший книгу, и издательство, которое должно было помочь автору. Во всяком случае, из немарксистских работ, посвященных Наполеону, книга Тарле – самая лучшая и ближе к истине».

Мало кто из читателей, дивившихся тому, как «Правда» опровергает «Правду», знали, что это сделано по личному указанию Сталина, благоволившего к Тарле и оставшегося недовольным «разоблачением».

Так как Семплеяров настойчиво требует «разоблачения» – якобы от имени «зрительской массы», привыкшей к тому, что каждый день по много раз в газетах, по радио и на собраниях кого-то уличают и разоблачают, Фагот заявляет, что, «принимая во внимание ваше глубокоуважаемое желание, Аркадий Аполлонович, я, так и быть, произведу разоблачение». И автор романа демонстрирует разоблачение реальное – выводит на чистую воду Семплеярова, который обманывает, оказывается, двух женщин сразу, но даже не предполагает, что реальное разоблачение может коснуться его самого. Помимо забавного сюжетного поворота, происходит нечто еще – одному из слов, искаженных советским обиходом, возвращается его первичное значение.

«… А сову эту мы разъясним» (Собачье сердце, 1925) [632].

«Ах, до чего странный субъект… Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!» (с. 46).

«Вот только дама, которую Степе хотел поцеловать, осталась неразъясненной… черт ее знает, кто она… кажется, в радио служит, а может быть, и нет» (с. 79).

«Тем временем пришлось возиться [следствию] с происшествиями и в других местах Москвы. Пришлось разъяснять необыкновенный случай с поющими “Славное море” служащими…» (с. 325);

«разъяснять» здесь означает «расследовать» – то есть слово употреблено в том же семантическом ключе, что в других случаях, а не в обычном словарном значении (объяснять, растолковывать кому-либо).

«– Вот этих бы врунов, которые распространяют гадкие слухи, <���…> вот их бы следовало разъяснить ! Ну, ничего, так и будет, их приведут в порядок!» (с. 347).

По-видимому, не в первые советские годы, а тогда, когда положение власти стабилизировалось – ближе к середине 1920-х (что и было сразу ухвачено Булгаковым в «Собачьем сердце», писавшемся в первые месяцы 1925 года), ожило и было присвоено властью (скорее на ее нижних этажах) просторечное значение глагола: разъяснить кого или про кого:

«Выяснять, делать известными чьи-либо отрицательные качества, неблаговидные поступки» (Академический словарь. Т. 12. 1961. Пример из романа С. Н. Сергеева-Ценского «Заурядполк», 1934: «Все <���…> стремились выгородить этого Миткалева только потому, что дело против него поднял Геккель, который всеми понят и разъяснен, как несравненно более вредный для дела человек, чем просто пьяница Миткалев»).

«Вот еще такой случай я расскажу: меня разъяснили. Пришвина разъяснили, теперь кончено. Я всегда читаю в Педагогическом техникуме в Сергиеве для молодежи на вечерах чтения, атеперь прекратил из-за этого, потому что прихожу туда и вдруг слышу – “Это Пришвин, он разъяснен”. Я говорю, что такое? Я ведь ничего не знал. И вот я начинаю читать, а мне кричат: “Вы, товарищ Пришвин, пишете как мистик!” и т. д. и т. д. в конце концов, я плюнул, ушел и туда теперь не показываюсь. Вы работаете, вы все-таки нервы отдаете работе, у человека годы проходят на этой работе, и вдруг говорят, что вы мистик, вы разъяснены. Я хочу какого-то содружества, радости, а тут черт знает что получается» [633].

«… Сложилось несколько ошибочное представление <���…>, а именно, что виноваты, мол, были рапповцы; наконец-то их самих “разъяснили”, теперь мы будем торжествовать, а они будут отвечать» [634].

К середине 1930-х слово в этом значении исчезает из употребления – возможно, как обозначающее слишком мягкую репрессию, уже сменившуюся в массовом порядке иными – теми, что следовали после разоблачения.

В томе Словаря Ушакова, вышедшем в 1939 году (сдан в производство 16 августа 1938 года), это значение дано как переносное и смягчено: «кого-что. Разоблачить чьи-то мнимые достоинства, чей-н. ложный авторитет». Оно снабжено стилистической пометой – разговорное, ироническое, устаревшее.

Воланд «рассказал все по порядку. Вчера <���…> Степа позвонил в Московскую областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (при этих словах Степа побледнел), подписал с профессором Воландом контракт…» (с. 79).

Один из ключевых терминов управления и взаимоотношений между управляющими инстанциями.

Ср. у Маяковского в «Бане» в сцене иронического апофеоза бюрократии:

«… Вам чего, гражданочка? Просительница. Согласовать, батюшка, согласовать. Оптимистенко. Это можно – и согласовать можно, и увязать. Каждый вопрос можно и увязать и согласовать. <���…> Просительница. Меня с мужем-то и надо, батюшка, согласовать, несогласно мы живем, нет, пьет он очень вдумчиво. А тронуть его боимся, как он партейный» [635].

«… Прилетело воспоминание о каком-то сомнительном [Степа мыслит в рамках того языка, каким будут изъясняться с ним в случае неприятностей] разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор) [герой уже защищается от примененного к нему ярлыка], но это был разговор на какую-то ненужную тему» (с. 81).