Альфред Барков - Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение

Об этой склонности «говорить на два фронта» знали и Бунины в Одессе:

«Жена Плеханова говорила, что Горький сказал, что «пора покончить с врагами советской власти». Это Горький, который писал все время прошлой зимой против советской власти…» 16

Слова Мережковского о том, что Горький «азефствует искренне», подтверждаются еще одной дневниковой записью Чуковского – от 3 октября 1920 года. Корней Иванович по свежим впечатлениям зафиксировал очень характерное высказывание Горького: «Я знаю, что меня должны не любить, не могут любить, – и я примирился с этим. Такая моя роль. Я ведь и в самом деле часто бываю двойственен. Никогда прежде я не лукавил, а теперь с нашей властью мне приходится лукавить, лгать, притворяться. Я знаю, что иначе нельзя». Это откровение прокомментировано Чуковским следующими словами: «Я сидел ошеломленный» 17 .

Следовательно, Горький «азефствовал» вполне осознанно, у него для самооправдания была наготове целая концепция. Как здесь не вспомнить «муки совести» булгаковского Мастера – «И ночью при луне мне нет покоя»…

Еще более резкая оценка «азефству» Горького содержится в критической статье П. Пильского: «Умилительно: в горьковской книге Скиталец поруган, но в «Красной Нови» этот Скиталец почтительнейше поместил «Воспоминания о Горьком». Впрочем, так ведь и было с двумя братьями, – и один из них звался Авелем, и его убил Каин» 18 .

Психологическую подоплеку такого поведения раскрывают воспоминания А. Штейнберга: «Однажды в канун нового, 1918 года собравшиеся затеяли игру: пусть каждый напишет на бумажке свое заветное стремление, подписываться не обязательно. Горький начертал: «Власть» – и подписался». Иванов-Разумник, рассказавший это эпизод Штейнбергу, оценил его так: «Алексея Максимовича интересует власть, но не политическая, и не полицейская, не дай Господь! а власть чисто духовная, основанная на духовном авторитете писателя». Штейнберг добавляет, что Горький мечтал «о расширении империи его литературной власти». Он передает слова Ольги Форш, хорошо понимавшей Горького: «Горький должен избавиться от своего тщеславия… (Не отсюда ли «Я – мастер»? – А.Б.). Он же необыкновенно честолюбив. Подумайте только, что он делает? Он хочет прибрать к рукам все, и прежде всего литературу: как Ленин правил Россией, так Горький старается править литературой… Горький как бы проявляет необыкновенную широту и терпимость, на самом же деле за этим кроется не что иное, как стремление к самоутверждению» 19 .

Не может не вызвать прямой ассоциации с романом Булгакова и такое свидетельство В.Н. Буниной, сделавшей 24 февраля/9 марта 1919 года в занятой белой армией Одессе такую запись в своем дневнике: «Был у нас Гольберштадт. Это единственный человек, который толково рассказывает о Совдепии. Много он рассказывал и о Горьком. Вступление Горького в ряды правительства имело большое значение, это дало возможность завербовать в свои ряды умирающих от голода интеллигентов, которые после этого пошли работать к большевикам […] Горький вступил в правительство, когда в одну ночь было казнено 512 человек» 20 .

Поистине, если нечего есть, есть ли все-таки человеческое мясо?..

«Горький […] заявил вызывающе, что ему до царства божия нет дела, а есть дело лишь до царства человеческого; что за чечевичную похлебку материальных, физических благ он с радостью отдаст все бездны и прорывы в нездешнее, которыми так счастливы другие; что накопление физических удобств и приятностей жизни есть венец и предел его грез» 21 .

Итак, мы ознакомились с мнениями о Горьком целой плеяды русских интеллигентов – Блок, Бунины, Мережковский и Гиппиус, Чуковский, Форш… Интеллигентов, единодушных в резко негативном отношении к тому, чье имя позже было канонизировано бесчеловечной Системой.

Так будет ли методологически некорректным считать, что такого же мнения придерживался и Булгаков ?

Примечания к девятнадцатой главе:

1. В.Ф. Ходасевич. Воспоминания о Горьком. М., «Правда», 1989, с. 19.

2. В. Шкловский. Жили – были. М., «Советский писатель», 1966, с. 417.

3. Так о себе в третьем лице писал Горький своей жене в ранних письмах – цитируется по: Павел Басинский. «Странный Горький. (Писали, что он заключил договор с дьяволом. Скажем легче: Горький был инопланетянином…)» – «Литературная газета», 28.4.1993 г., с. 6.

4. А.А. Блок. «Я лучшей доли не искал». Из дневников и записных книжек. М., «Правда», 1988, с. 515 – запись от 16 ноября 1919 года.

5. Высказанные Чехову слова Толстого о Горьком цитируются по: П. Басинский. Указ. соч.

6. «Огонек», № 51-1989, с. 16. Дневниковая запись от 6 ноября 1923 г.

7. А.А. Блок. Указ. соч., с. 459.

8. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 180.

9. Там же, с. 152.

10. А.А. Блок. Записные книжки. М., 1965, с.509.

11. З.Н. Гиппиус. Петербургские дневники. 1914-1919. В: «Живые лица». Тбилиси, «Мерани», 1991, с. 395.

12. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 95.

13. Там же, с. 123.

14. Там же, с. 124.

15. Там же, с. 155.

16. Устами Буниных. Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны Буниных. «Нева», №№ 5,6-1991 г., запись от 23 ноября/6 декабря 1918 г.

17. К.И. Чуковский. Указ. соч., с. 148.

18. П. Пильский. Указ. соч., с. 152.

19. А. Штейнберг. Друзья моих ранних лет (1911-1928). «Синтаксис», Париж, 1991. Изложение аспектов книги в статье Е. Эткинда «О рыцарях со страхом и упреком» – «Литературная газета», 13 мая 1992.

20. Устами Буниных. Л.И. Гольберштадт – журналист, секретарь сборников «Северное сияние», редактором которых был И.А. Бунин.

21. К.И. Чуковский. Две души М. Горького (статья впервые опубликована в Ленинграде в 1924 году). «Собрание сочинений в двух томах». М., «Правда», 1990, том 2, с. 348.

Приведенные выше слова И.А. Бунина процитированы Верой Николаевной в ее дневнике. Далее она продолжает от своего имени: «Мне грустно, что все так случилось, так как Горького я любила. Мне вспоминается, как на Капри […] Ян сделал Горькому такую надпись в своей книге: «Что бы ни случилось, дорогой Алексей Максимович, я всегда буду любить вас» […] Неужели и тогда Ян чувствовал, что их пути могут разойтись, но под влиянием Капри, тарантеллы, пения, музыки душа его была мягка, и ему хотелось, чтобы в будущем это было бы так же. Я, как сейчас, вижу кабинет на вилле Спинола, качающиеся цветы за длинным окном, мы с Яном одни в этой комнате, из столовой доносится музыка. Мне было очень хорошо, радостно, а ведь там зрел большевизм. Ведь как раз в ту весну так много разглагольствовал Луначарский о школе пропагандистов, которую они основали в вилле Горького, но которая просуществовала не очень долго, так как все перессорились, да и большинство учеников, кажется, были провокаторами. И мне все-таки и теперь не совсем ясен Алексей Максимович. Неужели, неужели…»