Владимир Набоков - Комментарий к роману Евгений Онегин

«Где наши Аддиссоны, Лагарпы, Шлегели, Sismondi? что мы разобрали? чьи литературные мнения сделались народными, на чьи критики можем мы сослаться, опереться?»

А в письме к Вяземскому (13 июля 1825 г.) Пушкин пишет:

«Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии Дай Бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного, точного языка прозы, т. е. языка мыслей)».

Рядом с этой и следующими двумя строками Пушкин набросал рисунок, описанный мною в коммент. к гл. 1, LIX, 6–8.

8 …Богдановича стихи. — Ипполит Богданович, незначительный поэт, автор «Душеньки» (см. мой коммент. к гл. 1, XXXIII, 3–4) и переводов из Вольтера и других французских писателей того времени. В пушкинской поэме «Руслан и Людмила» (1820) ощутимо его определенное влияние.

11 ей-ей — основывается на Евангелии от Матфея, V, 37 {78} . Русский эвфемизм, заменяющий выражение «ей-Богу», то есть «клянусь Богом». Следует, однако, отметить, что русские выражения «ей-Богу», «Боже мой», «Господи!» и т. д., появившиеся в изящной словесности под влиянием французского «mon Dieu», не обладают тем мирским колоритом, какой присущ их точным английским эквивалентам. Таким образом, «Господи!» или «Боже» означает не «God!», но «Good God!» («Боже милосердный!»).

13 …нежного Парни… — Эварист Дезире Дефорж, шевалье де Парни (1753–1814). Слова «tendre» («нежный») и «tendresse» («нежность») встречаются в элегиях и идиллиях Парни чаще, чем у любого другого французского поэта того времени. См., например, «Клятвы» в «Эротических стихотворениях» («Les Serments» in «Poésies érotiques», 1778, bk. III), стихи 16–20:

Откровенные модуляции ямба в строках 18–20 должны услаждать как русское, так и английское ухо.

14В последних строках «Ответа молодому поэту» («Réponse à un jeune poête»), впервые опубликованного в 1809 г. («Mercure», vol. XXXVI), Парни говорит об угасании собственной славы:

9—13Черновик (2370, л. 2):

После черновика этой строфы следует гл. 1, XXXIII.

1 Певец Пиров… — Если в иерархии таланта существует переходная ступень между поэзией значительной и незначительной, то Евгений Баратынский (1800–1844) занимает как раз это промежуточное положение. Его элегии идеально настроены на тот самый лад, где томление сердца и пронзительность мысли соединяются, приуготовляя рождение музыки; но тут, словно угаснув за бесшумно прикрытой где-то вдалеке дверью, стих перестает пульсировать (хотя слова его все еще могут звучать) в тот самый момент, когда мы готовы отдаться ему. Он хотел выразить глубокие и сложные вещи, но в полной мере ему никогда не удавалось это сделать. Пушкин относился к нему с нежностью и серьезным уважением, — тональность этого чувства уникальна в анналах литературных симпатий великого поэта.

В начале 1816 г. Баратынский был изгнан из Пажеского корпуса (военной школы для молодого дворянства): вместе со своим приятелем Ханыковым он украл из бюро дяди последнего ценную табакерку и пятьсот рублей денег. Проведя три года в деревне, в 1819-м Баратынский вернулся в Петербург {79} (где познакомился с Пушкиным), а затем, начав с рядового, служил в Финляндии в 1820–1824 гг. Попытки советских комментаторов сравнить его судьбу с участью Пушкина в терминах политического мученичества по меньшей мере смешны.

Поэма Баратынского «Пиры» (написанная в 1820 г.) представляет собой посредственную элегию, во многом созданную под влиянием французской поэзии изящного и банального XVIII в. В первом издании (1821) она состоит из 268 стихов, написанных четырехстопным ямбом со свободной схемой рифмовки. Баратынский в мрачной Финляндии, где был расквартирован его полк, ностальгически вспоминает дружеские пирушки 1819 г. с собратьями-поэтами в веселом Петербурге. В посвящении гл. 4 и 5 ЕО (впервые опубликованном в феврале 1828 г. и адресованном Плетневу) Пушкин подражает стихам 252–253 «Пиров», которые одно время он даже собирался сделать эпиграфом к первой или четвертой главе, что превратило бы подражание в комплиментарную ссылку. Он использовал другой стих (52) «Пиров» в качестве эпиграфа к «московской» седьмой главе (1827–1828, опубликована в 1830) и косвенно упомянул стихи 129–139 в гл. 4, XLV (см. коммент. к гл. 4, XLV, 1, 7).

Пушкин — тот, каким он был в 1819 г., — описывается Баратынским в поэме (стихи 210–213) как:

В переработанном издании «Пиров» (1826), вышедшем в свет вместе с поэмой Баратынского «Эда», о Пушкине говорится:

В окончательной редакции 1835 г. «чудным» заменено на «верным», а следующие две строки сплавлены в одну:

Баратынскому не нравился ЕО, и в письме от 1832 г. он отзывается о романе как о блистательном, но юношеском подражании Байрону.

Предваряя посылаемый Прасковье Осиповой, находившейся тогда в Твери, экземпляр «Пиров» и «Эды» (опубликованных 1 февраля 1826 г.) 20 февраля 1826 г. из Михайловского, Пушкин доброжелательно отзывался об «Эде», «финляндской повести», как о «chef-d'oeuvre de grâce, d'élégance et de sentiment» [515]. Эта на редкость неуклюжая и банальная поэма, состоящая из 683 стихов четырехстопного ямба со свободной схемой рифмовки, была начата в 1824 г., опубликована в 1826-м и переработана в 1835-м. Финская девушка Эда, соблазненная русским гусаром Владимиром, по несчастному совпадению (стихи 63–69) внешне мало чем отличается от Ольги Владимира Ленского (Е0, гл. 2, XXIII, 5–8):