Евгения Иванова - ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

Против выводов г.г. Ан-ского и Аша выступил оппонентом г. А. Гольдштейн. Он начал с отповеди г. Ашу. Он отказывается понять, на каком основании и по какому праву г. Аш заподозревает искренность и правдивость всех корреспондентов, писавших о Черновицкой конференции. Что касается вопроса по существу, то напрасно г. Аш старается изобразить резолюцию Черновиц в таком мягком свете. Бесцельно оспаривать тот факт, что резолюция категорически высказалась за то, что жаргон — наш национальный язык, и этим безусловно отвергла значение еврейского языка как национального. К счастью, это неумное решение было лишь покушением с негодными средствами. История знает пример, когда более внушительное собрание и в более серьезный момент декларировало путем голосования, что «Бога нет»! И вера в Бога все же не исчезла. Черновицкая конференция не дождется лучших результатов от своей резолюции. Г. Ан-ский в своем реферате поставил себе целью примирение противоположностей, но чересчур уже ударился в этот пафос эклектизма. Поэтому так неглубок его анализ причин и следствий современного положения нашей литературы. Напрасно обрушился он так гневно на Чуковского, а заодно и на «Рассвет». Нечего бояться этого жупела: а что скажут антисемиты? Чуковский несомненно высказал правду о роли евреев в русской литературе, и это его право. Никогда литература, пишущаяся на чужом для народных масс языке и рассчитанная преимущественно на русскую публику, никогда она не отразит в себе действительного биения народной жизни, и никогда не выдвинутся в ее среде такие национальные таланты, как Менделе, Бялик или Перец. Еще менее обоснован у г. Ан-ского его анализ причин оскудения и писательских сил, и читательской аудитории у нас. Основная причина не в разноязычии, и не в несогласиях, и не в тому подобных явлениях, а в основном несчастии нашей жизни — ее аномалии в диаспоре. Нас захватывает чужая культура и чужая литература. Экономические условия и окружающая среда все больше способствуют постепенному вытеснению жаргона русским. Надеяться на радикальное улучшение этого положения невозможно. Предложения г. Ан-ского, maximum, паллиативы. А для радикального решения необходимо прежде всего искать причины не в побочном, а в коренном — в аномалии голуса.

После г. М. Ривесмана, выступившего с примирительным словом в юмористическом тоне, собрание, за поздним временем, было закрыто в 1 1/4 ночи. Продолжение прений отложено на следующее собрание, которое начнется с контрреферата г. П. Штифа по тому же вопросу.

Можно говорить о том, что англичане нелепо кичливы и в колонизаторской политике хищны и жестоки; можно говорить о том, что немцы возмущают своей национальной нетерпимостью, а в их культурных достижениях многое является плодом педантизма; можно говорить, что французы для красивой формы часто пренебрегают ее содержанием, а красоту чувства принимают за искренность. — Все это можно говорить у нас, и вы будете считаться и культурным, и достойным уважения человеком, и в вас никто не заподозрит дурных общественных инстинктов и побуждений.

Но попробуйте устанавливать черты евреев — даже не с точки зрения общественной и социальной, — а рассматривая их как известный тип интеллекта (так, как вы рассматривали немецкий педантизм и французскую поверхностность); попробуйте то же сделать применительно к евреям, и вы увидите, что спокойно этого сделать вам не удастся.

Прежде всего, вас не поймут. Когда вы говорили об англичанах, немцах, французах — вас понимали; понимали, что вы говорили о духовном национальном лице народа, понимали, что оно для каждого народа характерно и с ним надо считаться. Но теперь вам будут говорить: мы вас не понимаем: есть люди и хорошие и дурные в каждом народе, нельзя говорить так о целом народе. И тотчас же вы будете заподозрены в том, что, искусно драпируясь, вы проповедуете распарывание еврейских перин и грабеж еврейских меняльных лавок.

С другой стороны, каждая нация, относясь к себе беспристрастно, находит в себе известные недостатки, страдает за них, негодует на них, болеет ими. Особенно этим отличаемся мы, русские. У нас это переходит границы, разрастаясь до самооплевания. Но скажите мне, встречали ли вы когда-нибудь еврея, говорившего о расовых недостатках еврейства? Нет, вы такого не видали и видеть не могли. Напротив, вы всегда встречали бурное, дышащее злобой к вам, поднявшему вопрос, самовосхваление и отстаивание с пеной у рта догмата своей еврейской непогрешимости.

Прошлый год г. Корней Чуковский в «Свободных мыслях» поднимал вопрос: «евреи и русская литература». И К. Чуковский, и «Свободные мысли», кажется, должны бы были быть веским ручательством в том, что не «дурные общественные инстинкты и скрытые побуждения» руководят ими в этом любопытстве, но все-таки предрассудки «передового русского общества» оказались настолько сильны, что никто из русских не решился откликнуться, так как о евреях говорить не в тоне возмущения еврейскими погромами и %-ной нормой для передового русского человека невозможно. Было только две статьи евреев — Тана и одного сиониста, Вл. Жаботинского: статьи заключали не относящиеся к делу полемические препирательства, а у г. сиониста был, кроме того, ужасно заносчивый тон по отношению к русскому интеллигентному обществу, которому — по его же статье выходило — евреи были кое-чем обязаны. Так этот вопрос и заглох.

Что характеризует еврейский интеллект как таковой? «Материалистическое понимание» и жизни, и деяний человека. Вспомните Маркса, вспомните Гейне. Евреи не могут указать ни на одного идеалиста, который был бы плоть от плоти и кровь от крови еврейского народа, кто бы был их выразителем. За новые идеи они не будут гореть на костре, за новое эстетическое мировоззрение мерзнуть и голодать непризнанными на мансардах, до пятидесяти лет работать в лаборатории за научным открытием, создавать технические изобретения с массой неудачных опытов, с массой труда, не подкрепленного твердой уверенностью, что он может привести к положительному результату.

Но зато, если новая истина начнет оцениваться обществом, пускать в действительность корни и давать плоды, кто сорвет, кто будет разносить и продавать эти плоды — как не евреи? Здесь уместно привести пример из жизни русского искусства — он будет хорошей иллюстрацией моей мысли. Бальмонт, Брюсов, Гиппиус, Сомов, Коровин, Врубель — десять лет тому назад, несмотря ни на насмешки, ни на ехидное шиканье критиков «передовых журналов» вроде достопамятного Богдановича из «Мира Божьего», создавали свои произведения так, как их обязывало их чувство художника. И вот, когда это направление сделалось модным, посмотрите, как за него цепко ухватились евреи. Мейерхольд подобрал с дороги то, что было обронено ушедшими дальше модернистами, создавшими новое течение, сдунул пыль, выдал за свое, начал кричать об этом и надоел всем и каждому. А в литературе появились различные О. Дымовы, Цензоры, Годины, Юшкевичи. А в живописи Анисфельды, Бродские. Вы думаете, может быть, у них есть что-нибудь свое, искреннее, что еще не было известно и что могло бы быть поэтому встречено обществом неблагожелательно? О нет! Эти господа сгладили многие шероховатости искреннего увлечения предшественников, ловко вытянули то, что походче, раздули это, раскричали. Крупную золотую монету нового разменяли на грязные пятаки популярности, всеобщего признания. Посмотрите, как много евреев в прессе, где приходится проявлять себя в роли менял культурных ценностей.