Евгения Иванова - ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

Когда приходится, по долгу службы, чествовать юбилей Шевченко, мы стыдливо рассказываем друг другу, что покойник, видите ли, был «народный» поэт, пел о горестях простого бедного люда, и в этом, видите ли, вся его ценность. Нет-с, не в этом. «Народничество» Шевченко есть дело десятое, и если бы он все это написал по-русски, то не имел бы ни в чьих глазах того огромного значения, какое со всех сторон придают ему теперь. Шевченко есть национальный поэт, и в этом его сила. Он национальный поэт и в субъективном смысле, т. е. поэт-националист, даже со всеми недостатками националиста, со взрывами дикой вражды к поляку, к еврею, к другим соседям… Но еще важнее то, что он — национальный поэт по своему объективному значению. Он дал и своему народу, и всему миру яркое, незыблемое доказательство, что украинская душа способна к самым высшим полетам самобытного культурного творчества. За то его так любят одни, и за то его так боятся другие, и эта любовь и этот страх были бы ничуть не меньше, если бы Шевченко был в свое время не народником, а аристократом в стиле Гете или Пушкина. Можно выбросить все демократические нотки из его произведений (да цензура долго так и делала) — и Шевченко

останется тем, чем создала его природа: ослепительным прецедентом, не позволяющим украинству отклониться от пути национального ренессанса. Это значение хорошо уразумели реакционеры, когда подняли накануне юбилея такой визг о сепаратизме, государственной измене и близости столпотворения. До столпотворения и прочих ужасов далеко, но что правда, то правда: чествовать Шевченко просто как талантливого российского литератора № такой-то нельзя, чествовать его — значит признать все то, что связано с этим именем. Чествовать Шевченко — значит понять и признать, что нет и не может быть единой культуры в стране, где живет сто и больше народов: понять, признать, потесниться и дать законное место могучему собрату, второму по силе в этой империи.

1911

Итак, из юбилея Шевченко Чуковский и Жаботинский извлекли каждый свой урок. Чуковский понял, что далеко не все готовые репутации можно подвергать испытаниям, Жаботинский достаточно пространно и определенно рассказал о том, что рекомендовано извлечь из этого урока его последователям. Но обращает внимание другое — коль скоро Жаботинский завел разговор об итальянском поэте Белли, он почти слово в слово повторил все то, что Чуковский писал о Роберте Бернсе со ссылками на Карлейля.

Отметим еще один отклик Чуковского на выход переводов Владимира Жаботинского в книге: Х. Н. Бялик. Песни и поэмы. (СПб., 1911). В ежегодном обзоре «Русская литература <���в 1911 году>» Чуковский писал об этой книге, что в ней «с видимым напряжением, с натугой, почти через силу, даровитый публицист-журналист пытается передать своим твердым, но негибким и ломким стихом страстную библейскую поэзию нового пророка израильского» [245].

Как много стояло за вскользь оброненными словами «даровитый публицист-журналист»! Но они справедливо описывали то, чем стал Жаботинский в эти годы, — политика поглотила его безраздельно, и это видно даже по редким, попадавшим в Департамент полиции сведениям: он постоянно находился в поле его зрения. Например, в 1911 году о нем упоминается в связи с сионистской деятельностью И. И. Маховера:

Среди одесских сионистов упоминается Иона Ицкович Маховер. В 1903 году он был застигнут на сходке в числе 60 человек евреев, приверженцев сионизма. В 1905 году был задержан в Киеве на сходке в числе 27 человек, членов Всероссийского союза евреев.

В 1907 году Маховер состоял в переписке с проживающим в г. Одессе Владимиром Жаботинским, который просил Маховера вернуть какому-то одесскому бюро деньги, ссуженные «Кадимою». [246]

Два года спустя имя Жаботинского всплывает в связи со странным орденом, организованным в Киеве.

В конце 1912 года в городе Белоцерковске Васильковского уезда начало сорганизовываться отделение «Ордена всемирного еврейского национального союза». «Цель этого ордена, — сказано в донесении, — образовать возможно большее число отделений в местечках и городах, заселенных евреями, чтобы объединить последних для общей борьбы с правительством и теми мерами, которые предпринимаются против евреев». В донесении сказано, что «деятельность этого ордена в Белой Церкви выразилась в том, что 28 декабря прошлого года в квартире Берлинского [247]было собрание членов этого ордена, причем из Одессы приезжал сотрудник „Одесских новостей“ Владимир Жаботинский, из Двинска еврейский учитель Искин и двое неизвестных из Прилук». [248]

Сохранился устав этого ордена, целью которого названо установление Еврейского национального собрания (ИНФ [249]). Приводим текст устава в переводе, выполненном в Департаменте полиции:

Орден учреждает Еврейское национальное собрание и существует до тех пор, пока находит собрание установившимся. Когда собрание стоит крепко, тогда орден ликвидирует свою деятельность.

Он берет у своих товарищей все, что он находит нужным и возможным брать, у чужих он берет помощь с условием, чтобы дающий ничего об этом не знал.

Он состоит из 1) активно работающих товарищей, которые всецело передаются ордену и делают все, что «магистрат» от имени нравственной секции им приказывает. Желательно, чтобы активные не знали друг друга. 2) Моральные (нравственные) товарищи, которые вырабатывают инструкции для активных, принципы для ордена и правила для ИНФ Еврейского национального собрания. Они управляются магистратом. 3) Магистрат, который ведет всю эту работу, имеет решающий голос в провинции, а также властвует над активными. Он состоит из трех товарищей, которые должны быть из секции не активных деятелей.

Все остальное, касающееся работы ордена, определяется нравственными конференциями, которые собираются не меньше четырех раз в год: в апреле, в августе, в ноябре и в феврале. [250]

К уставу ордена присоединена листовка, которая, как следует из донесения, написана одним из белоцерковских гимназистов. Возможно, Жаботинский входил в магистрат ордена и приезжал в числе прочих на заседание.

Судя по этим разрозненным сведениям, Жаботинский в эти годы вел обширную политическую деятельность в провинции.

Следующий раз жизненные пути Чуковского и Жаботинского пересеклись в Лондоне в 1916 году. К этому моменту их роли существенно переменились, Чуковский был известный критик кадетской газеты «Речь» и в Англию прибыл в составе делегации вместе с писателями Алексеем Николаевичем Толстым, Василием Ивановичем Немировичем-Данченко, редактором-издателем газеты «Речь» Владимиром Дмитриевичем Набоковым и несколькими влиятельными журналистами по приглашению британского правительства. Этот второй приезд в Англию, которую он покинул более 10 лет назад, разительно отличался от первого. Англичане принимали делегацию союзников на самом высоком уровне, в одном из писем к жене Чуковский не без гордости сообщал: «Меня принимал король, сэр Эдвард Грей, лорд Китченер и сэр Джон Джеллико (министр иностранных дел, военный министр и командующий всем британским флотом), мне показывали все тайны, недоступные самим англичанам, — какие строятся теперь суда, аэропланы и проч., я был в стоянке Главного флота, куда с самого начала войны не мог проникнуть никто…» [251]