Том Шиппи - Дорога в Средьземелье

Толкина учили ценить дисциплину с самых ранних лет, и это помогло ему решить проблему Смауга. Смауга убивает Бард Лучник. Это деяние вполне можно назвать истинно героическим. Решающую роль здесь играет стрела, переходившая из поколения в поколение как сокровище рода. До удачного выстрела в дракона Бард — всего лишь безымянный участник массовки, хотя он и руководит обороной. Это он приказал трубить в трубы, вооружиться, наполнить водой все кувшины и разрушить мост, кстати, это последнее остроумное распоряжение на мгновение остановило Смауга, который собирался проникнуть в город по мосту и побоялся, что холодная озерная вода угасит его огонь. Город встречает дракона «тучей черных стрел», выпущенных отрядами лучников под руководством «хмурого человека (звали его Бард), который беспрестанно перебегал от одних защитников города к другим, подбадривая лучников. Именно он заставил отдать приказ о защите города до последней стрелы». Выражение «сражаться до последнего» (to fight to the last round, на английской почве этимологически восходит к эпохе мушкетов) — это, конечно, фразеологизм, порожденный на британской почве именно идеей дисциплины. Толкин перенес в древность этику Ватерлоо и Альбуэры [175]. Когда дракон разрушает город и жители бросаются к шлюпкам, повторяется тот же прием: «…И все–таки небольшой отряд лучников, занявший оборону среди горящих домов, все еще продолжал сопротивление. Отрядом командовал Бард…» Фраза «держать оборону» (to hold one's ground (147)) до 1856 года не была зафиксирована ни в одном из словарей, ее нет даже в ОСА, хотя похожее выражение встречается еще в древней поэме «Битва при Мэлдоне», где англичане призываются «защищать место, на котором стоят» (что им не удается). Это «удерживание места» не приносит данным конкретным лучникам из «Хоббита» никакой пользы, равно как и вреда Смаугу: дракону их стрелы не причиняют никакого вреда, а гибель он находит от последней стрелы, единственной в своем роде, выпущенной Бардом в последнем героическом порыве. Однако в целом сцена выдержана скорее в современном духе, нежели в архаическом: хладнокровие участников, их готовность к любому исходу решающим образом отличают их от берсеркеров (слово «берсеркер» в переводе означает «медвежья рубаха», то есть вызывает ассоциации скорее с Беорном) с их древней «боевой яростью». Смауга удается победить только благодаря дисциплине и тому, что за долгие годы дракон позволил себе расслабиться и утратил бдительность (148), в результате чего броня его пришла в негодность. Кроме того, он по случайности выдал свое слабое место хоббиту, тот сообщил дрозду, и в итоге об этом стало известно человеку.

Смерть Смауга, как и приключения Бильбо в темноте подземелий, дает автору повод на наглядном примере познакомить нас с тем, что такое современное мужество. Противоположность этим сценам представляют Битва Пяти Воинств (где Бильбо исчезает из виду, и героизм демонстрируют другие — Торин, Фили, Кили, Дайн и, в особенности, Беорн), а также, немногим раньше, в главе 15, необычайно усложненная сцена спора между Бардом и Торином В этой сцене лучник и гном противостоят друг другу, причем их противостояние никоим образом не напоминает детски непосредственное «выяснение отношений». Если подытожить предложения, которые Бард делает Торину, получится следующее: 1) я убил дракона, следовательно, заслуживаю награды; 2) я — наследник Гириона, властителя Дейла, а значительная часть сокровищ Смауга похищена именно у Гириона, поэтому я должен получить свое богатство обратно; 3) Смауг уничтожил Озерный Город, и множество людей осталось без крыши над головой, но эти люди помогли гномам на пути в Гору, и они заслуживают того, чтобы гномы вернули им долг, тем более что дракон напал на город по вине гномов (хотя, точнее говоря, произошло это по вине Бильбо). На все эти соображения, в оригинале разбавленные тяжеловесными риторическими вопрошаниями, Торин отвечает в том же стиле, нарушая, правда, очередность. Пункт 1) он игнорирует вообще — возможно, просто из гордости; пункт; 2) отвергает на том основании, что Гирион умер и не может претендовать на свою долю сокровищ; пункт; 3) принимает только частично, что вполне в духе гномов: он предлагает честно оплатить затраты на их содержание в городе и на прочую помощь, однако отказывается возместить потери, связанные с нападением дракона, поскольку за нанесенные Смаугом разрушения отвечает Смауг, но никак не он, Торин. Наконец, Торин заявляет, что под давлением вообще никаких переговоров вести не будет, и сам задает риторический вопрос: «Мне хотелось бы спросить тебя, какую долю сокровищ отдал бы ты моим родственникам, обнаружив под Горюй никем не охраняемые богатства, а нас — мертвыми?»

Тщательно соблюдаемый в этом разговоре «легализм», подыскивание своим действиям законных обоснований заимствован напрямую из исландских саг. На память приходит герой «Саги о Храфнкелле» и то, с какой тщательностью он вычисляет размер компенсации, которую должен был выплатить за совершенные им убийства. Он требовал вычесть из общей суммы убыток от увечья (ему подрезали сухожилия на ногах), убытки, понесенные за период кровной вражды, а также возместить естественный прирост скота со времени конфискации оного, — и все это, естественно, на фоне этики беспощадного насилия. Хорошо видно, что этот этический и литературный стиль приковывал к себе внимание Толкина, зачаровывал его. Сценой спора между Бардом и Торином нам предлагается в некотором роде восхищаться. А когда позже на сцене появляются Дайн и гномы из Железных Холмов, то их деревянная церемонность — «Зачем стоите вы лагерем в этой долине, словно противники, осаждающие крепость?» — производит куда более сильное впечатление, нежели осовремененный перевод рассказчика: «Вам здесь делать нечего! Мы все равно пройдем! Так что убирайтесь — или готовьтесь к бою!»

Между этими двумя сценами вставлена еще одна, отмеченная целым рядом анахронизмов, причем здесь их плотность почти так же велика, как в главе первой: речь идет о сцене, в которой Бильбо передает Барду и королю эльфов драгоценный камень Аркенстон.

Бильбо оставался устойчив к героическому антуражу на протяжении всей книги. Когда Торин облачил его в мифриловые доспехи, у Бильбо возникло желание «посмотреться в зеркало», однако он испугался, что «видок» у него окажется «самый нелепый», особенно когда он представил себе, что сказали бы о нем соседи из–под Холма. Гордые речи Барда и Торина Бильбо слушает с отчаянием и досадой, и предпринимает собственные шаги, чтобы найти выход из «героического» тупика:

« — Видите ли, господа, — начал Бильбо самым деловым тоном, — дела идут хуже некуда. Лично мне все это надоело. Мне давно пора домой, на Запад, — там народ еще не разучился внимать голосу разума! Но у меня в этом деле есть кое–какой личный интерес, если быть точным — одна четырнадцатая часть прибыли, причитающаяся мне согласно договору, который я, к счастью, сохранил.